Ведьма и князь - [84]

Но волхвы уже пришли. И старший из них явно недоволен, что Стогнан защищает ведьму. Однако тут и другие родовичи начали повторять, что вреда знахарка никому не делала, а только доброе люди от нее получали.

Маланич поднял руку, призывая к молчанию.

– А ведомо ли вам, неразумные, что благодетельница ваша мор на скотину наслала? Добираясь сюда, мы не в одно селение заходили, и везде люди плачут горьким плачем, не понимая, отчего скотина у них мрет. Вас беда пока миновала, но не поручусь, что вскоре и к вам Коровья Смерть заглянет.

При этих словах Мокей удивленно поглядел на волхвов, но смолчал. Он ведь сам вел сюда кудесников, но не мог припомнить, чтобы те куда-нибудь по пути заглядывали. Однако, видать, на то они и кудесники, чтобы все знать. Мокей окончательно убедился в этом, когда двое из родовичей неожиданно подтвердили слова волхва, поведав, что их родня из окрестных селений жалуется на неожиданный падеж скота. А в лесах остаться без скотины – большая беда.

Неожиданно все разговоры были прерваны громкими криками за окнами. А вскоре в избу, где собрались почти все родовичи, ворвались двое сторожей-обходников, которым полагалось охранять селище в этот вечер.

– Жуть, жуть, – вопили здоровенные мужики, даже не заметив, что бросили где-то оружие. – Нелюдь страшная бродит между избами. Мертвяк!

Воцарилась напряженная тишина. Люди не видели, какими быстрыми взглядами обменялись волхвы, и как согласно кивнул Шелот.

Стогнан поднялся.

– Наше селище давно заговорено, и никакая нежить не может ступить за оградительную черту. Так что...

– Но она здесь! Тута нежить!.. – вопили охранники.

В воздухе и вправду словно повеяло чем-то нелюдским. Потом вдруг вздох прозвучал, громкий, протяжный, похожий на стон. И хотя в избе были закрыты ставни, и даже отдушина прикрыта для тепла, всем показалось, будто холодом дохнуло неведомо откуда. Огонь в очаге стал гаснуть, светильники зачадили, потухая. Что-то странное бродило вокруг избы, дикий страх просачивался в дверные щели. А потом голос раздался:

– Пустите меня, холодно мне, неприютно. Граня моя, где ты? Выйди ко мне...

Все резко повернулись туда, где на лавке рядом с Простей сидела ее свекровь Граня. У той лицо стало белее мела, зубы застучали.

– Это мужик мой пришел... О пресветлые боги, неужто он хочет увлечь меня в сырую землю?

– Граня моя, отзовись, – звал голос.

И все видели, как женщина вдруг подхватилась и кинулась к двери, словно забывшись, словно не было у нее сил противостоять тому, кто звал ее.

И выскочила бы, глупая, да только Простя успела удержать.

– Матушка, куда же вы, матушка!

Мокей видел, как его мать с небывалой силой рвется из рук невестки, а все вокруг стоят, оцепенело. Столько народу в избе, но никто и не шелохнется, а сам Мокей, будто от страха к месту прирос. Хвала богам, волхв Пущ преградил женщине дорогу, взмахнул широким рукавом перед ее лицом, забормотал быстро наговор.

Вздох за стеной стал еще более тяжким, а потом скрипнуло по снегу, словно удалялся кто-то.

Тогда Маланич поднялся и, шагнув к двери, вышел наружу. Немного погодя за ним последовали и некоторые родовичи, из тех, кто похрабрее. Однако тут же попятились: там, в белесом свете снежной ночи, двигалось что-то. Даже на холоде был слышен разливавшийся вокруг трупный запах. А то, что двигалось... Вроде и на человека похожее, но худое, покореженное, какое-то, сутулое, словно ему нести собственное тело было невыносимо тяжело.

– Колом его пробить, колом! – завопил кто-то из людей, но Маланич резко стукнул посохом, заставляя уняться ретивых. – Стоять! Пока кол тот отыщете да подберетесь к нему, оно еще многих сумеет увлечь за собой. Так что оставьте. А завтра, когда отступит тьма, мы займемся ворожбой, наложим заклятие и угомоним упыря.

В избе испуганным плачем зашлась Граня. Все твердила, что крест на могилке ее мужа повалили, вот и бродит теперь мертвый христианин, вот и жаждет сойтись с теплокровными. А кто повалил крест? Не иначе как ведьма Малфрида постаралась. Никому из родовичей такое и в голову не пришло бы. Сколько лет крест простоял, и хотя люди плевали в его сторону, но валить, никогда не валили. А теперь...

Мокей молчал, не смея поднять глаз. Молчали и волхвы. Только переглядывались с пониманием.

Волхвы ворожили весь следующий день. Обходили селение, – присыпали снег зельем, вырезали знаки на деревьях. Их светлые силуэты то появлялись из сырого, наползшего невесть откуда тумана, то исчезали. Вновь потеплело, снег стал тяжелым, рыхлым. Тихо было вокруг. Люди не покидали избушек, шептались у очагов. Никто не смел пойти за волхвами, потому и не видели, как те удалились в лес, как один из них обернулся лаской и пробежал к хлевам. Другие же ушли туда, где, как сказывали местные, находился родник сладкой воды. И долго стояли волхвы над бьющим из-под снега ключом, подрагивали да раскачивались, словно под порывами ветра. А ветер и впрямь к вечеру поднялся, холодно стало, сырая стылость пробирала до костей.

Маланич поднял глаза к низко нависающему вечернему небу, увидел, как несутся по нему темные тучи, как вышла из-за них почти полная луна, осветив все мертвенно ясным сиянием.