Ведьма и князь - [53]

– Подсобила бы ты мне, милая, – говорила она неожиданно тонким для женщины столь внушительной комплекции голосом. – Животом внучек мой мается, все пучит его да пучит, не знаю, чем и помочь.

Малфрида на мальца даже не глянула, стояла перед Горухой, прямая и высокая, смотрела так, что болтливая баба стала понемногу умолкать, потупилась смущенно.

– Я вот подношение за работу тебе принесла, милая. Грибочков сушеных, сметанки, яичек. Не откажи в помощи.

– Подношение твое я не приму, – резко ответила Малфрида. – Да и помогать тебе не стану. Я тем помощь готова оказать, кто и впрямь хворями мается, ну, а с внуком твоим и так ничего страшного нет. Пусть попостится малость, не закармливай его жирным, вот и пройдет все. Ты ведь и сама это знаешь. Так что нечего было ко мне являться попусту, только бы любопытство свое потешить.

И Малфрида вернулась к коптившимся над костром тушкам подложить дров. Ей и дела не было, что Горуха так и застыла с открытым ртом, хлопая глазами. Потом насупилась так, что головной плат едва не наполз ей на брови.

– Так-то ты, пришлая, с родовичами разговариваешь! И луна дважды не успела смениться, как ты в родню нам напросилась, а уже гонор свой показываешь. Места своего не знаешь, приблуда! Стогнан тебе покровительствует, знаю, но долго ли так будет продолжаться, когда он доведается, как ты зятя его привечаешь? Погоди ужо у меня!

И она заспешила назад, подталкивая своего все озирающегося внука и что-то бормоча недовольно.

– Зря ты ее так, – заметил Мокей. – Горуха баба злоязыкая, с ней никто ссориться не желает, зная, как легко она злые вести разносит.

Малфрида только отмахнулась от повалившего в лицо дыма.

– Пустое. У меня дел много, не желаю понапрасну время тратить. Ты вот мне лучше скажи, Мокей, где у вас заповедные ягодные поляны? Мне зелья и снадобья надо готовить, да еще следует поспешить до первых заморозков, пока последние ягоды и плоды совсем не отошли.

Малфрида держалась так легко, словно ей и дела не было до сплетен, какие Горуха о ней понесет. Даже добавила, что и впрямь не всем помогать в селище собирается. Уж больно много родовичей скорее из любопытства, нежели маясь хворью, ходит к ее порогу. И если отошьет кого, вреда в том не будет.

Мокей усмехнулся. Ишь какая! Его мать Граня все еще не решается слова обидного молвить, памятуя, что не из рода Сладкого Источника происходит, да и сам он не посмел отказать Стогнану, когда тот навязал ему Простю в жены. А этой все нипочем. И Мокей почувствовал невольное уважение к этой женщине, гордой и решительной, самостоятельной и непонятной. Привлекательной до того, что сердце замирает в груди...

– Знаешь, и я когда-то был таким же независимым, – заметил он, не отдавая себе отчета, что говорит с ней, как с товарищем, а не как с пригожей девицей. – Это когда меня к волхвам в обучение отдавали. Ну, думаю, все, ни перед кем больше послушным ходить не буду. А вот пришлось...

– Так ты был в обучении у волхвов – встрепенулась Малфрида. – Расскажи!

В ее глазах засветился неподдельный интерес, и Мокей даже обрадовался, что может чем-то заинтересовать эту странную пришлую. И опять он говорил с ней так просто и откровенно, как и с матерью родной не говаривал. И о том, что силы ведовской в нем не обнаружилось, и что непонятны ему тайны волхования остались, но и о том, что многому все же научился, тоже поведал.

Малфрида слушала его так, что ему хотелось рассказывать дальше. Было ему легко и радостно с ней. Но долго так продолжаться не могло. Вновь пес знахарки зашелся лаем, и кто-то появился на тропинке.

– И правда нет тебе покоя, охотница, – с невольно прорвавшейся досадой произнес Мокей, видя, как на поляну выходит невестка Стогнана Цветомила. Вышла, замерла в сторонке, придерживая рукой круглый живот, у груди мяла небольшую котомку, смотрела нерешительно.

– Ясного дня тебе, Малфрида-знахарка! Смотри, я принесла то, что ты заказывала.

И вынула из мешочка вязаный ярко-алый шарф. Мокей знал, что бабы из Сладкого Источника умели собирать такие травы и цветы, что их крашенина дорого ценилась на торгу. Сам возил на мену и хорошо получал за то. Да и шерсть местных коз была легкая и пушистая, изделия мягкими и теплыми выходили. А Цветомила к тому же славилась как искусная вязальщица. Может, и Малфрида уже успела об этом проведать, потому что, видимо, было у них с родичкой Стогнана уговорено. Она с улыбкой приняла подношение, накинула на плечи так ей хорошо было в ярко-красном легком пуху! Загляденье.

Мокей и загляделся, не думая, что и Цветомила его за бабьей работой увидела. Но эта хоть тихоня была и молчунья, одно плохо – роду мертвых детей рожала. Похоже, об этом и пришла просить знахарку. Мокей даже услышал: «Подсоби, страшно мне, бабы говорят, сглаз кто-то на меня навел».

Они с Малфридой удалились в избушку, дверь закрыли, а Мокей не знал, что ему теперь делать. Уйти? Не до него теперь Малфриде. Но все же не ушел. Принялся потрошить и ощипывать следующего глухаря. Почти совсем справился, когда женщины вновь вышли на поляну. Малфрида проводила Цветомилу, успокаивала негромко, дескать, пусть та ее покличет, когда время рожать подойдет.