Ведьма - [6]

— Я маму опозорила… я такая дура…

Инге вспомнился один из вечеров собственного детства. Отец в кресле за рабочим столом. Перед ним — раскрытый дневник Инги. Мама стоит рядом, опираясь на спинку отцовского кресла.

— Ну что ты говоришь, Саша. Четверка по химии — для девочки такая ерунда.

— Ты кем её хочешь вырастить? Клушей домашней? — он пролистнул дневник.

— Труд — пять. Пение — пять. Рисование — пять… русская литература — пять. Как будто не в советской школе учится, а в институте благородных девиц. Лариса, благородные девицы кончились в семнадцатом году.

— Ну это же всего одна четвёрка, Саша. Даже не четвертная.

— Я ни одной не хочу видеть. Понятно? Забери это позорище и не показывай мне, пока не исправишь.

Дневник, хлопая страницами, летит в лицо Инге…

«И ведь это он был еще в хорошем настроении…»

— Вита, твоя паническая атака никого не опозорила. Перестань переживать об этом.

Схватив стакан каким-то отчаянным жестом, Вита прошептала:

— Вы просто не знаете… Это наше проклятие — не доживать до шестидесяти. На всех женщинах нашего рода.

А-а, вот оно что!

— Так ты… боишься, что поедешь в Москву — и твоя мама умрет здесь в одиночестве? Этим была вызвана паническая атака?

— М-м… может быть.

— Вита, давай мыслить логически, — Инга взяла девушку за руку, чуть сжала ободряюще. Подействовало: Вита немножко расслабилась. — До изобретения антибиотиков для любой женщины дожить до шестидесяти было большой удачей. Сейчас, в начале XXI века, шестьдесят лет — это даже не старость. Это конец молодости. Твоя мама ведь ничем не больна, так отчего же ей умирать ни с того ни с сего?

— Вы не верите в проклятия?

Инга на секунду опустила голову, и перед ее внутренним взором появилось на мгновение призрачное лицо Ольги. Подняв голову и пристально посмотрев в глаза клиентке, Инга твердо сказала:

— Есть многое на свете, что нашей мудрости не снилось, но я — врач, я предпочитаю сначала искать рациональное объяснение. И нахожу его. Вита, ты же сама видишь, что твоя мама хочет во всём контролировать твою жизнь. Любыми способами — в том числе и моральным шантажом. Ты ведь именно поэтому ко мне и пришла — чтобы избавиться от этого контроля, верно?

— Вы правы, конечно. Но есть ещё кое-что. Моя бабушка умерла, когда маме исполнился 21 год. Меня назвали в её честь. Прабабушка умерла, когда моей бабушке был 21 год. Когда несколько раз подряд происходит одно и то же, как еще это воспринимать? И сны…

— Это всё страх, Вита, — мягко сказала Инга. — Ты тоже боишься умереть молодой — отсюда и сны. Но человек сам выбирает свою судьбу. Сколько бы ни продлилась твоя жизнь — это твоя жизнь. Ты не довесок к своей маме. Ты — это ты.

Девушка снова потянулась к салфеткам, но отдернула руку. Доверчиво посмотрела на Ингу.

— Так вы советуете принять предложение из РГГУ?

«Терпение, только терпение» — еще раз сказала себе Инга. Ей часто приходилось иметь дело с такими вот перепуганными взрослыми детьми, задавленными собственными авторитарными родителями. Не самые безнадежные клиенты, конечно, но и не самые простые. Они приходят за советом и помощью, подсознательно ищут того, кто примет за них нужное решение — а их надо учить самостоятельности.

— Вита, я не астролог и не лайф-коуч. Планировать твою жизнь — не моя задача. Моя — сделать так, чтобы тебя не мучили кошмары. А их порождает внутренний конфликт: с одной стороны ты взрослый человек и хочешь жить своей жизнью, с другой — боишься огорчить маму.

— Разве это плохо — любить маму?

— Любить человека и жить по его указке — не одно и то же, — ответила Инга и закрыла блокнот.

* * *

Ярослав и Валентина тем временем сидели среди подушек и пуфиков, пили… ну, не чай, а итальянский красный сухарик, и беседовали о кинематографе.

Валентина очень приятно удивилась, обнаружив в лице Ярослава весьма продвинутого синефила. Сама она закончила факультет искусствоведения, и случай обсудить искусство с человеком, способным связать два слова, выпадал не так часто. А что человек водопроводчик — так и сама она тоже не профессор…

— Мне кажется, те, кто говорит, будто понимает фильмы Джармуша, просто заливают.

— Я понял. Да там и особо понимать нечего.

— Да ты заливаешь.

— Ладно. Спроси меня, что тебе непонятно.

— Вот «Сломанные цветы» о чем?

— Это про мужика, который продолбал свою молодость. А когда решил хоть что-то вернуть, увидел, что уже поздно.

Логично, подумала Валентина.

— А при чём тут розовый цвет?

— Да чисто по приколу.

Она вдруг увидела, что Ярик смотрит куда-то ей за спину, оглянулась… ничего.

— Извини, — сказал он. — Пойду долг природе отдам.

Валентина а пожала плечами: что за вопрос? Ярослав скрылся в ванной. Из-за двери донесся шум воды.

Валентине стало смешно. Человеку под сорок, а все стесняется, что мочится, как все нормальные люди.

* * *

Ярослав запер за собой дверь, включил воду, чтоб Валя не слышала разговор с матерью.

— Ну, что тебе теперь не так? Чем Валя оказалась нехороша?

— Да все в порядке с твоей Валей! — отмахнулась Ольга. — А вот на девочке печать смерти.

— На какой девочке?

— Тормоз ты от бульдозера. На Ингиной клиентке.

— Опять подслушиваешь?

— Тебе что важнее — моё облико морале, или жизнь человеческая?