Веди, княже! - [10]

— Мне докладывали об этом, и я велел вместо убитых гребцов приковать к веслам пленных варваров. Выполнен ли мой приказ?

— Да, протовестиарий. Но пленные русы не желают грести.

Феофан рассмеялся.

— Не желают? Так заставьте их! Или считаете, что кто-то добровольно сядет на скамью гребца-невольника? Прикажите распять на глазах у всех парочку самых строптивых, и пленные будут грести лучше, чем на собственных лодках.

— Мы распяли дюжину, однако русы и не помышляют брать весла в руки.

Протовестиарий не терпел возражений и пререканий, но патрикий Барда был его любимцем и лучшим из переданных под командование Феофана полководцев. Только поэтому он сдержал готовую вырваться наружу ярость. Подавшись в кресле, он строго посмотрел на другого сановника.

— Спафарий Василий, я велел заняться пленными тебе. Объясни, что происходит.

Лицо спафария побледнело, он поспешно отвел глаза от наклонившегося в его сторону Феофана.

— Протовестиарий, разреши мне узнать все самому.

— Ступай, — отрывисто бросил Феофан. — Помни, что бешеных животных уничтожают, а их смерть, служа назидательным уроком для остальных, способствует усмирению и улучшению нравов стада. Это правило вполне приемлемо и к варварам. Жду тебя, спафарий…

Огромный, обезьяноподобный чернокожий раб-надсмотрщик, плененный десяток лет назад в Африке, низко поклонился Василию, придал грубому, отталкивающему лицу заискивающее выражение.

— Рад снова видеть тебя, господин.

— Отчего новые рабы не гребут? — прошипел спафарий, хватая его за грудь.

Надсмотрщик шумно засопел, его мясистые, вывороченные наружу губы перекосились.

— Они решили умереть господин, и уже полностью отрешились от всех земных дел. Я хорошо знаю русов, их упрямство не имеет предела. Никакая сила в мире не может заставить их пойти наперекор собственной воле.

Василий зловеще усмехнулся, хищно раздул ноздри.

— Решили умереть? Что ж, я помогу им в этом. Он вырвал из руки надсмотрщика тяжелую ременную плеть, повел глазами по сторонам. Пленных русов на дромоне протовестиария насчитывалось около трех десятков. Скованные по рукам и ногам цепями, они были рассажены вперемежку со старыми рабами-гребцами. Большинство русов были изранены и покрыты кровью. Под страхом смертной казни им было запрещено перевязывать друг другу раны или оказывать иную помощь, поэтому многие раны еще кровоточили. Впрочем, причина была не в запрете: русы предусмотрительно были разобщены, находясь один от другого не ближе, чем через несколько скамей. Некоторые из пленных не шевелились: прикованные вчера вечером к скамьям едва живыми, они к утру умерли от ран и потери крови.

Взгляд спафария остановился на русе, сидевшем на третьей от него скамье. Этот пленник был старше других по возрасту, богаче одет, гордо посаженная голова и осанистая фигура выдавали в нем не простого воина. Лицо заинтересовавшего Василия пленника было разрублено до кости, и с него на скамью капала кровь. Подбородок руса был вскинут, глаза прищурены, немигающий взгляд прикован к какой-то далекой точке на горизонте.

— Греби, собака, — скомандовал спафарий, шагая к русу и опуская на его спину плеть.

Пленник не шелохнулся. Казалось, он не слышал ни голоса Василия, ни удара плети.

— Что, пес, оглох? — недобро ощерил зубы спафарий. — Ничего, сейчас будешь слышать все.

Сбросив с плеч на руки чернокожего надсмотрщика плащ, Василий обрушил на спину и голову руса град ударов. Из открытых ран пленника тотчас брызнула кровь. Опускаемая сильной и умелой рукой плеть рвала и шматовала тело, сдирая с него вместе с кожей мелкие кусочки мяса. Спина и плечи истязуемого покрылись багровыми, быстро вспухавшими рубцами. И опять рус ни разу не пошевелился. Его руки, лежавшие на коленях, остались неподвижны, направленные к горизонту глаза даже не мигали. Остервенев и не чувствуя усталости, спафарий наносил удар за ударом.

Неожиданно пленник всем телом вздрогнул, стал медленно подниматься со скамьи, выпрямился во весь рост. Его лицо просветлело, глаза радостно блеснули. Удивленный Василий опустил плеть, проследил за взглядом пленника. Глаза руса были направлены на красный диск солнца, появившийся среди покрывавших с утра небо грозовых туч. Раздавшийся с разных сторон звон цепей заставил спафария быстро завертеть головой. Все русские пленники как один встали со скамей, их взоры были обращены на встающее из волн небесное светило. Пожилой рус, насколько ему позволяли висевшие на запястьях цепи, протянул руки к солнцу.

— О светлый Даждьбог, ты явился взглянуть на своих внуков, — раздался в тишине зычный голос пленника. — Прости нас, что не смогли умереть вчера с оружием в руках, однако не наша в том вина. Мы примем смерть сейчас, дозволь нам прийти в твои сады вместе с ушедшими раньше нас другами-братьями. Даждьбог, прими на небо наши души, сделай их путь в вырий [14] легким и быстрым. О дарующий свет и жизнь Даждьбог, прими нас…

— Прими, Даждьбог, — словно эхо раздалось со всех скамей.

Это было столь неожиданно, что спафарий непроизвольно сделал шаг назад, схватился на рукоять меча. Надсмотрщик наклонился к его уху.

— Солнце — главный бог русов, — зашептал он. — Они молятся ему и обещают, что сегодня умрут. Поэтому ни один из них не притронется к веслам. Мы бессильны заставить их работать, господин.