Ведая, чьи они в мире… - [3]

Гаснущий день отражается в круглых щитах. Жарко дышит пламя костра.

Люди возле темных шатров… да йе тени живьве…

А лиц не видно, и слов не разобрать — все снова исчезло.

Это стало моей любимой игрой, — я называла ее «смотреть картинки». Вначале они были смутными, как будто проступают из-под воды. А потом стали сменять друг друга и с каждым разом становились все четче, и слова я слышала яснее — сразу вспоминая, что они значат. Иногда звучали только слова, отдельно, — будто кто-то говорит вслух. Чаще всего по ночам, перед тем как заснуть… Хотя горести бывшие не сочтешь, однако нынешние горше… Слова сплетались в одну светлую нить. Споры прошлые не считайте… Бесконечная светлая нить, она все вилась и вилась. Место свое обступите цепью — будете его защищать днем и ночью!.. Она вилась, эта нить, и тянулась куда-то вверх, и звала меня за собой. Не место — волю! За мощь его радейте!.. Она вела, влекла меня за собой, светлая нить, свитая из слов. Будем опять жить… Будет все в прошлом… Забудем, кто есть мы… И, закрыв глаза, я видела будто со стороны, как протягиваю к ней руки, встаю и иду следом, а потом, наконец проваливаясь в сон, в тот же миг чувствовала, как падение превращается в полет, и вдруг просыпалась — там…

Я не хочу, да и не могу говорить плохо о женщине, которая меня воспитывала. Она часто напоминала о том, как я должна быть ей благодарна — и, конечно, имела на это право. Сладить со мной бывало нелегко, так что, может, от родителей мне доставалось бы еще больше… И, наверно, в тот день я действительно вывела ее из себя, если она выбросила в мусор мою коробку, где лежали разные мелочи. Нечего тащить в дом всякую дрянь.

Наверно, этот осколок металла был там, в коробке… Не помню. Плакать я, конечно, все равно не стала — назло. Тем более, что эта игрушка была мне не очень нужна, — тогда я уже могла видеть и без нее. Можно смотреть на воду, на стекло, в огонь. А порой можно и никуда не смотреть, просто закрыть глаза. Все равно это приходит само — или не приходит вовсе.

…Будем опять жить. Будет все в прошлом — забудем, кто есть мы. Чада будут, нивы будут, прекрасная жизнь — забудем, кто есть мы.

Расеюния чарует очи, никуда не деться от нее. Живы еще чада ее, ведая, чьи они в мире.

* * *

Сегодня выпал первый снег. Чистый белый покров устлал землю, скрывая все неприглядное, схоронив под собою мертвую листву и мерзлую грязь — как будто их не было вовсе…

Я больше люблю пасмурные, серые зимние дни. Но сегодня утром, когда я вышла из дому, и эта солнечная морозная погода вдруг показалась мне восхитительной. Терпкий, как вино, воздух был словно пронизан тонкими сверкающими иглами, почти невидимые огоньки то ослепительно вспыхивали, то гасли в ровном сиянии дня, и все вокруг было необычайно четким и прозрачным. А ледяная кора под стенами домов, в густой тени, отливала глубоким синим блеском… Как же все-таки хороша может быть жизнь! И ты любил этот земной мир, правда?… А я впервые подумала о том, что этот мир стоит любить, когда узнала, что в нем жил ты…

И с тех пор меня часто охватывает пронзительно острое ощущение красоты, разлитой вокруг. Но перед лицом этой красоты я так же остро, до боли, осознаю собственную низость. Ведь я знаю, что недостойна любоваться прекрасным. Стоит взглянуть на закат, на светящиеся облака, на землю, освещенную утренним солнцем, и память в тот же миг возвращает мне мысли обо всем плохом, что было со мной и в чем виновата я сама: «Разве ты — такая, как ты есть — вправе смотреть на это?»…

Я знаю — в мире много хорошего, просто не для меня: ведь я сама не сумела это разглядеть вовремя. Я сама надругалась над своей жизнью. Пусть другие проживут лучше — так, чтобы иметь право смотреть на солнце, не отводя глаз. И радоваться его свету, а не стыдиться того, что он освещает их внутреннюю гниль. Ведь мы приходим в мир для того, чтобы стать достойными его величия, чтобы дорасти до того образа, который заложен в нас изначально. Мне это не удалось…

Я верю — жизнь все же прекрасна, несмотря на то, что ее улыбка порой оборачивается звериным оскалом. Не помню, кто это сказал: «Красота и ярость мира»?… Они правдивы, эти слова, но их правда — уже не для меня. Я ничего не жду от жизни, но и не боюсь ничего. А значит, судьба не властна надо мной. Она не в силах облагодетельствовать меня, потому что никакие ее подарки не принесли бы мне настоящего счастья. Но и ее немилость меня не пугает: ведь какие бы несчастья ни произошли со мной теперь, они не будут хуже того, что может ждать меня в конце пути. Вот только не знаю, что будет страшнее — не встретить тебя или увидеть, как ты отвернешься от меня при встрече…

Может, после того, что будет завтра, я смогу надеяться на свидание с тобой и на твое прощение? Или не простится мне, если я — такая, как есть — сделаю то, на что и прежде не имела права?…

Кольцо из серебра, железного теперь не найдешь… Но я думаю, это неважно.

* * *

Мои роче тои… рому давойу…

Не чесне бы жищь моа, в том и вины.

В явь свейта и в таини нощи, камо влече надеджна, съ волей иду…

Я не боюсь ходить одна, все самое худшее со мной уже было. Когда хочется проклясть свою красу, потому что ничем не смыть этот липкий налет, остающийся после чужих взглядов и рук. Он исчезает бесследно лишь в глазах того, кто впервые взглянет на тебя по-иному…