Вечный странник - [9]
Комитас, конечно же, хорошо понимал и представлял всю сложность стоящих перед ним задач. Он походил на художника, старательно выписывающего лицо человека, но внутренне уже готовящего себя к отображению всех пропорций его тела, видящего свою главную задачу в воссоздании его образа в целом.
Если бы только хозяин рояля знал, сколько часов в сутки «страдал» под пальцами Комитаса его инструмент, он бы, конечно, взимал плату в трехкратном размере…
Несмотря на то, что берлинская музыкальная жизнь полностью поглотила Комитаса, выполнение намеченной учебной программы осуществлялось с той же одержимой настойчивостью и последовательностью.
Знание языка уже позволяло ему знакомиться с наиболее интересными трудами по истории немецкой музыки, с проблемами, стоящими перед немецкими музыкантами и музыковедами.
Трудно сказать; где кончалось для него удовлетворение душевной потребности и где начиналось учение, напряженная исследовательская работа, упорный труд. Оперные спектакли, горячим поклонником и постоянным посетителем которых он был, не начинались для него с увертюры, с первого взмаха дирижерской палочки и не заканчивались с опускающимся занавесом и медленным угасанием огромных хрустальных люстр.
За короткое время в Берлинском оперном театре у него появилось множество хороших друзей среди хористов, оркестрантов, солистов, приглашавших его иногда даже на репетиции.
Еще больше времени проводил он в опере, когда репетировали свои партии выдающиеся немецкие певцы, гастролеры из Италии, Франции, России. В такие дни он предварительно знакомился с клавиром оперы, уделяя особое внимание вокальным партиям.
Таким же желанным гостем и слушателем был Комитас и в филармонии: во время концертов — в зале, на репетициях — за кулисами. С программой симфонических оркестров, хоровых капелл знакомился заранее, уточнял для себя трактовку того или иного произведения и потом уже во время концерта, проверяя себя, сравнивал ее с исполнением артистов.
Закончился первый учебный год, и Рихард Шмидт не замедлил представить отчет о проделанной его учеником работе. Результат был ошеломляющим: за один год Комитас усвоил курс, на который другому понадобилось бы не менее шести лет. Единственное, что пока не удовлетворяло высоких требований професора и студента, была игра на фортепьяно.
Весть о столь выдающихся успехах Комитаса дошла и до Эчмиадзина, и оттуда стали приходить письма, в которых все чаще упоминалось о необходимости скорейшего возвращения. Комитас был вынужден напомнить святым отцам, что Манташев обещал ему в случае необходимости четыре года содержания, но что сам он думает уложиться в три.
Отношение к студенту во все времена неизменно: практически мало кто смотрит на него, как на будущее общества (даже тот, кто теоретически этого не отрицает). И с этой точки зрения студент — лишь потребитель материальных благ, расточитель, если не сказать больше. На самом же деле жизнь его очень часто полна тревог и лишений.
О жизни студента, занимающего небольшую комнатку на улице Кох, никто в точности ничего не знал. В установленный день получали плату домохозяйка и владелец рояля, органист и преподаватель пения, не говоря уж о Рихарде Шмидте. В магазине нот и музыкальной литературы для него всегда оставляли нужные книги, и он щедро платил за них. В дешевом кафе, которое он посещал всего один раз в день, приходилось выбирать самую простую еду, хотя, рассчитываясь надо было оставлять чаевые. Много денег уходило на посещение концертов и спектаклей, ибо не всегда удавалось проникнуть в зал без билета. Жизнь с безжалостной требовательностью поглощала его скудные средства, не оставляя ни одной копейки, которую он мог бы потратить в свое удовольствие. Между тем, в Эчмиадзине считали, будто он слишком расточителен. Это было тем более несправедливо, что сам он принимал лишения как должное: ведь все эти жертвы нужны были для того, чтобы он вернулся на родину обогащенный знаниями, а не праздными жизненными удовольствиями.
Студент из Армении опоздал на занятие. Это случилось впервые, но аккуратный и предельно пунктуальный Рихард Шмидт, постаравшись не обидеть студента, сделал ему замечание и попросил объяснений.
Не так-то легко было Комитасу рассказать о причине своего опоздания. После напряженных утренних занятий ему сделалось дурно, он упал и остался лежать на полу до тех пор, пока сознание не вернулось к нему и предметы, окружавшие его, не приняли прежние очертания.
В этот день он написал о случившемся инспектору семинарии Геворкян Костаняну: «Я постоянно ипытываю материальные затруднения и часто болею, питаюсь плохо, работаю много, исхудал и ослаб — думаю, дело мое плохо. Премного благодарен Вам: присланные в прошлый раз сто рублей покрыли большую часть моих долгов… часто приходится экономить на питании, чтобы выкроить плату за обучение. Еще раз обращаюсь с просьбой: распорядитесь, если возможно, стипендию мою высылать в начале месяца — очень стеснен в средствах, предстоят большие расходы».
