Вечный пасьянс - [19]

— У нас похоже писал войсковой писец на пергаменте, — поделился Эрзам.

— Фи! — Писец презрительно оттопырил губу. — Писание на пергаменте — занятие сугубо грубое, один раз ошибешься, целый кусок ножиком соскабливай. Мне Хозяин дает иной материал — «бумагу». И писать на ней легко, и читать легко, а неверную букву поставишь, хочешь — новый лист начни, благо их много, хочешь — вымарай, Хозяин за это не наказывает! Я верю…

— Если ты скажешь еще раз, что веришь Хозяину, я тебя проткну!

— Кто же тогда будет смотреть в Зеркало? — в голосе писца послышался неподдельный ужас.

— Я!

— Ты? — вновь ужаснулся Жегдо. — Но ведь тебе неизвестно, где оно находится!

— Ты отведешь меня к Зеркалу!

— Как же я тебя отведу, если ты меня проткнешь? К тому же к Зеркалу никому, кроме меня, нельзя приближаться! Хозяин вершит Историю, я верю…

Гонэгг ударил писца кулаком в грудь.

— Понятно, — горестно сказал несчастный, подымаясь. — Мое стило — неважная защита от меча. Пойдем!

Он собрал исписанные страницы, и они вышли из кельи через вторую дверь.

Внутри крепость оказалась еще величественнее, чем это представлялось снаружи. Жегдо вел Эрзама темными галереями, плотно завешанными настенными гобеленами, на которых искусно были вытканы геральдические узоры и сцены из неизвестных Эрзаму легенд. Спутники поднимались по головокружительным винтовым лестницам, где прямо в лицо шуршали кожистыми крыльями летучие мышаны, оставляя в воздухе фосфорические следы и еле уловимый запах мускуса. Воин и писец миновали протяженную анфиладу комнат, каждая из которых была декорирована на свой, только ей присущий манер. Была комната в бледном атласе, и Эрзам с грустью вспомнил высокородную в серебряной маске — у нее была вечерняя рубашка из похожей ткани, когда она снимала остальные одежды в его палатке; и была комната в траурном бархате с пурпурной окантовкой, за пышными драпировками которой угадывались неясные очертания ритуальных алтарей неведомых культов; была — в дубовых панелях, покрытых затейливой резьбой; и была — в генеалогических портретах, где странно удлиненные лица, смутно напоминающие облик Цвобри, чередовались с превосходно выполненными акварелями животных, похожих на квакающих шакалов, но иной масти и окраса.

Шаги приглушенно отражались от лепного потолка и переливающихся драгоценными каменьями гирлянд, которые свисали вниз подобно каменным сосулькам в пещерах западной Васкордии, в которых Эрзам прятался несколько дней, когда еле унес ноги из таверны на Золишанском тракте. Только теперь, посреди этого великолепия, он до конца осознал, как опрометчиво поступил, решив проникнуть в логово всесильного колдуна без предварительной разведки. А ведь первая заповедь воина-наемника гласит: «Не дрогнет рука, если знаешь врага!»

Крепость подавляла. Ее богатые и нарядные покои свидетельствовали о неограниченных возможностях Урзах-Толибага. Трудно было себе представить, что эти шедевры ковроткаческого, изобразительного и ювелирного искусства — дело рук хоть и умельцев, но обыкновенных людей! О, Золотая Дуга! Зачем он, ничтожный червь, рискнул пойти против сил, не имеющих ничего общего с миром Хоррис, против сил, с которыми не могла справиться даже ведьма Цвобри?!

Его, как простачка, заманили в ловушку. Он попался в силки, подобно глупой охотничьей птице, влез, как неосторожный квакающий шакал в капкан, спрятанный под снегом! Да разве такое возможно: с одним мечом и Медленной рубашкой устоять против нечеловеческих чар колдуна?! Нет, надо немедленно возвращаться, бежать отсюда со всех ног!

Прочь, прочь из заколдованного места!

Он замедлил шаги. Остановился, чтобы унять бешено стучащее сердце. И будто лопнула тетива — сомнения в благополучном исходе предстоящего испытания покинули его мысли, сгинули без следа.

Он вновь обрел решимость.

Опять поспешил за сгорбленной спиной писца, который, похоже, никаких душевных мук не испытывал. И вновь кто-то стал терзать сердце Эрзама предчувствием непоправимой беды… Да, чары Урзах-Толибага были изощренными!

Воин сжал зубы и заставил себя идти вперед. Он понял: колдун испытывает его волю, и это понимание прибавило сил.

Оставалась последняя дверь. Дверь, за которой находился Зеркальный зал, чьей особенностью, конечно, было Зеркало — таинственное и непостижимое для людей. А у Зеркала, в этом Гонэгг был совершенно убежден, его ожидает тот, кто был причиной всех перемен в жизни княжеского бойца, тот, кто является долгожданной целью в конце трудного пути, тот, кого так неистово ненавидит ведьма с темными прохладными глазами, ибо в чем-чем, а в ненависти Эрзам разбирался!

Писец наотрез отказался идти дальше, и в его взгляде боец прочитал, что на этот раз не поможет даже «Сам-восемь»!

Что ж, Жегдо исполнил свою миссию. Эрзам отстранил проводника и ударил дверь плечом…

Настоящее: адъютант

Генерал спал плохо. Даже во сне он продолжал сражаться с бесчисленными врагами Империи, которых с каждым сновидением становилось все больше и больше. Каждую ночь он придумывал и осуществлял на практике новые хитроумные операции по искоренению сомневающихся в Праве. Иногда он казнил их, иногда — миловал. Этой ночью правоотступники поймали его самого и поставили на колени пред заплывшей тушей Пелешуна, потрясателя основ и главного противника Империи…