Вечный мечтатель - [2]

Мать и сын были похоронены в воскресенье 14 нюня 1936 года на мемориальном кладбище Гринлиф в Браунвуде, городке, находящемся в сорока километрах, после совместной погребальной службы в баптистской церкви Кросс Плэйнс. Их свежие могилы были вырыты в земле, обильно политой дождем, шедшим в Браунвуде в течение трех дней подряд. В Западном Техасе есть поговорка, что посаженное в дождливый день непременно дает щедрые плоды.

* * *

Если это краткое описание смерти и возрождения Роберта И. Говарда может показаться кому-то слишком мелодраматичным, можно заметить, что оно всего лишь соответствует его собственному вкусу. В одном из писем Говард признает в себе тягу к мелодраматизму, к которому были втайне склонны многие техасцы. Он полагал, что о некоторых известных преступниках, таких как Боб Оллинджер, Бат Мастерсон, Генри Планмер, помнили только потому, что их поступки были явно мелодраматичными. Особенно это касалось Бена Томпсона — про него Говард сказал, что вся жизнь этого человека походила на эффектную мелодраму, включая момент его смерти, когда он был застрелен в театре города Сан-Антонио.

Говард говорил своему другу Г. Ф. Лавкрафту, что будет последним, кто станет отрицать в себе подобные склонности, но было бы ошибкой предполагать, что мелодрама отрицает серьезность намерений. Нельзя с уверенностью сказать, что человек с Юго-Запада говорит неправду только потому, что он сгущает краски. Многие люди слишком поздно приходят к пониманию, что обманщик не всегда может быть трусом, а хвастун может на самом деле осуществить свои похвальбы.

Своей смертью Роберт Говард доказал, что он человек слова, которого следует воспринимать всерьез. Все в городе смогли убедиться, что он не безвредный чудак, сражающийся с тенями, придумывающий кошмарные небылицы, публикуемые журналами ужасов.

После своей смерти Говард снискал признание среди обитателей Кросс Плэйнс, которого был полностью лишен при жизни. Смерть не щадит никого — ни дурного человека, ни хорошего, ни выдающегося, ни посредственного, ни молодого, ни старого, ни богатого, ни бедного. До того как Говард предал себя смерти, никому — разве что за исключением его матери и собаки — не пришло бы в голову, что он сможет так вырасти в их глазах. Потому что ни для кого не имело ни малейшего значения, существует или нет этот человек.

Покинув этот мир, Говард стал своим собственным адвокатом. Более не сдерживаемый привязанностью к матери, он показал свою внутреннюю силу. Когда он был мальчиком, мать оберегала его от жестокости школьных задир, а теперь он сам должен был защищаться от собственных страхов. Он должен был противостоять своей ярости в темной долине, по которой он шествовал, потому что матери не было рядом, чтобы защитить его, как она делала это в его детские годы в Темной Долине графства Пало Пинто. Он ушел из жизни как благородный человек, поскольку обратил на себя, ни на кого другого, ту ярость и злость, что отражались в его поведении, а позднее — в его рассказах.

Говард однажды подробно описал картину, носившую название «Стоик». На ней был изображен бичующий себя индеец, пытающийся таким образом заглушить горе, причиненное ему смертью сына.

Этот суровый образ стойкого индейца был идеалом Говарда. Он восхищался способностью человека выстоять под ударами судьбы, при поддержке лишь собственных упрямства и гордости, когда, кажется, весь мир выступает против. Человек не теряет собственного достоинства, если ему удается, по крайней мере, твердо стоять на ногах и высоко держать голову. Не в силах соответствовать подобным установкам, Роберт Говард пришел к выводу, что выбор иного пути для него невозможен.

* * *

Д-р Говард позже говорил, что Роберт был неутешен в своем горе; также доктор был совершенно уверен, что самоубийство его сына было вполне осознанным поступком. Он знал, что Роберт долгое время думал о смерти. Когда Роберт привел в порядок свои дела и уведомил отца о желании распорядиться своим небольшим имуществом, д-р Говард попытался отговорить его от ужасного поступка.

Однако, охваченному горем отцу пришлось почти смириться с решением своего сына. Когда, за день до своей смерти, Роберт отправился в Браунвуд и сделал все приготовления к похоронам, а вернувшись, заперся в своей комнату, где провел вечер, разбирая бумаги, д-р Говард испытывал необъяснимое спокойствие. Возможно, он пришел к выводу, что переубедить сына невозможно или же просто устал от бесплодных попыток.

Д-р Говард отдавал себе отчет, что Роберт «потерял себя». Может быть, он чувствовал неизбежность действий своего сына — как будто на него было наложено что-то вроде проклятия, с которым он был не в силах справиться. Д-р Говард знал, что почти болезненная привязанность его сына к матери возникла еще в детстве, потому что мать Роберта была ему единственным другом, а у него, доктора, занятого обширной частной практикой, всегда не хватало времени, чтобы принять участие в воспитании своего сына. Об этом удрученный отец писал друзьям Роберта Фрэнку Торбетту и Г. Ф. Лавкрафту вскоре после трагической смерти сына.

* * *