Вечный хлеб - [25]

Но тут Вячеслав Иванович не мог удержаться от некоторого самодовольства: он не раз выкладывался до конца, испытывал и силу, и волю; пробежав до Москвы, он имеет право на гордую фразу: «Я это совершил!» Вот только… Вот только бег имеет три стороны: как спорт, как самоцель — раз; как оздоровитель — два; но и три — как тренировка, как подготовка к тому моменту, когда сама жизнь потребует выложиться до конца. Если потребует…

4

Тетя Женя разболтала историю Вячеслава Ивановича, и в следующую его смену к нему то и дело подходили — с поздравлениями, расспросами, сочувствиями. Как всегда во время работы, Вячеслав Иванович испытывал легкую эйфорию, потому что пальцы все время ощущали вкус приготовляемой пищи — и это действовало как утонченное опьянение, установить которое не могла бы ни одна экспертиза. Внешне эйфория выражалась в том, что он все время напевал под нос, — голос у него слабый и неопределенный, не то тенор, не то баритон, но слух хороший, и напевал он чисто. Обычно он заводил одну какую-нибудь мелодию на полдня, не меньше, пока полностью не исчерпывал для себя все ее красоты. Практикант Гоша, в последнее время работавший рядом (Вячеслава Ивановича, как теперь положено, провели официально как наставника), называл это его пение под нос «нытье без питье» — плохо, что ли, у Гоши было в школе с грамматикой? Вообще Гоша странноватый парень, флегматик, но себе на уме — ну да бог с ним… Так вот сегодня Вячеслав Иванович завел под нос «Степь татарскую» из прокофьевской музыки к знаменитому фильму «Иван Грозный», и она же «Величавая, в солнечных лучах, матерь русских городов» из «Войны и мира». Как и всякий нахватавшийся верхов дилетант, Вячеслав Иванович гордился вот такими не совсем ординарными знаниями: многим ли известно, что одна и та же тема у Прокофьева и в «Иване», и в «Войне и мире»? Так же как тема песни «Молодая гвардия» — у Бетховена в концерте для рояля! (Этим фактом Вячеслав Иванович однажды посадил в лужу студента консерватории!) И вдвойне подобными нахватанными верхами Вячеслав Иванович гордился потому, что впитал он музыкальные знания не в семье, когда ребенок культурных родителей с детства окружен книгами, музыкой, когда каждый день слышит умные разговоры, — нет, в детдоме ему не от кого было узнать, что Прокофьев по нескольку раз использовал удачные темы. Правда, как и у всякого самоучки, не получившего систематического образования, зияли в его музыкальных знаниях и досадные провалы. До недавнего времени он думал, что имеется слово «вокализм», — прельстил привычный суффикс; так и произносил вслух, громко и с удовольствием! И когда в филармонической программке прочитал «вокализ», подумал было, что опечатка, чуть не показал соседу. Хорошо, догадался промолчать, а после посмотрел в словаре и долго краснел, вспоминая, когда и при ком… Ну и ладно, пусть когда-то над ним посмеялись за спиной, музыка-то все равно при нем. Вот и эта прокофьевская мелодия — и торжественная, и одновременно немного грустная — очень точно выражала его настроение, и он заводил под нос снова и снова: «Величавая, в солнечных лучах, матерь русских городов, ты раскинулась перед нами, Москва…» Но то и дело приходилось отвлекаться.

— Иваныч, так что же, сестрицу нашел?..

— Зря ты, Славка, связался: не знаешь, что такое родичи! Живешь один и не понимаешь своего счастья. Я вот не знаю, куда своих сбыть. Хочешь, уделю?

Особенно взбудоражилась почему-то официантка Стеша; Вячеслав Иванович и раньше понимал, что ее насмешки над филармонией — всего лишь странный метод флирта, а тут подтвердилось. Она влетала на кухню,

щуря черные глаза (у нее и во внешности что-то цыганское, не только имя), выкрикивала:

— По-деревенски — два! Табака — раз! — И тише, для одного Вячеслава Ивановича: — Как же ты, Славочка, перед новыми родными? Спросят, как жил, почему не женат до сих пор. А ты им что?

— Был уже, был! Одного раза за глаза! — говорил ей в спину Вячеслав Иванович, но она не слушала.

И в следующий заход то же самое:

— Табака — два! Кисло-сладкое — раз!.. Там небось дети окажутся, твои племяннички. А тебе и похвастать некем.

Вячеслав Иванович вбирал пальцами кисло-сладкий вкус черносливовой подливы к говядине, напевал под нос и старался не обращать на Стешу внимания, быть выше ее наскоков (не обращать внимания — очень полезное свойство, для него Вячеслав Иванович и словокомплекс сконструировал, по своему обыкновению: необмания), но это не совсем получалось, вот и не удерживался, выкрикивал в спину:

— Собой надо хвастать, своими успехами! А детей народить — много ума не надо!

Между прочим, такую мысль высказывает и Чацкий у Грибоедова — да вряд ли Стеша слышала про Чацкого! А она никак не могла уняться:

— По-деревенски — раз! На ребрышках — два!.. Узнают, что холостой, сразу сядут на шею — сестрица с племянничками!

Вячеслав Иванович сказал про себя: необмания, — и еще громче запел: «Величавая, в солнечных лучах…»

Новость обсудили и в служебной раздевалке, куда Вячеслав Иванович, выкроив минуту, выскакивал время от времени: охладиться после кухонного жара, прочитать газету, посмотреть товары — тут шел вечный торг, несли джинсы, блузки, косметику; хорошие кроссовки удавалось достать, каких не бывает в магазинах… Борис Борисович, заведующий холодным цехом, проговорил веско— у него манера обычные фразы произносить с особенной вескостью, словно библейскую мудрость: