Вечные всадники - [18]

Табун отдыхал у прозрачного вкусного родника. Лошади подходили сюда и медленно цедили студеную воду, сквозь окрашенные сочной зеленой травой губы, как бы боясь простудить свои зубы. Затем, лениво пощипав траву, ложились отдыхать. Каждый косяк отдыхал отдельно. Жеребец, отец Тугана, как и всегда, охранял свой косяк не ложась, оглядывая всех и как бы проверяя: не грозит ли откуда-нибудь опасность?

Солтан лежал неподалеку от косяка, и грезилось ему, как Туган станет большим конем, а Солтан объездит его и полетит ветром по длинной улице аула…

Вдруг он пронзительно свистнул два раза, вспомнив Шайтана: таким двукратным свистом они вызывают друг друга из дома. Почему-то Гасана поднялась на свист, повернула голову к Солтану и стала в нерешительности: подойти или нет? Туган тоже поднялся. Солтан свистнул еще два раза. Жеребенок насторожился, а Гасана опять сделала несколько шагов в сторону Солтана. Туган – за ней. Еще свист – и Гасана снова шагнула к другу. Последовал ее примеру и Туган. Этот случай надоумил Солтана: двукратный свист надо сделать сигналом, чтобы подзывать к себе Гасану и Тугана.

Неслышно подошел отец, оседланная лошадь которого паслась тут же. Подошел и сел рядом с сыном, свертывая махорочную сигарету.

– Ну как, джаш, нравится тебе здесь? – спросил он и откинул со лба сына белую войлочную шляпу.

– Очень, – ответил Солтан живо, – только я на кошу сидеть не хочу.

– Я и не собираюсь держать тебя на кошу, хочу взять с собой, а мой напарник пусть себе отдыхает. Видишь рябую лошадь? Пойди принеси седло, оседлай ее. И поедешь со мной.

Пулей полетел Солтан, а отец смотрел вслед улыбающимися глазами.

– Будет конник! Будет, – сказал он вслух.

Лошадям было полное раздолье, гуляй налево и направо. Бийчесынские пастбища огромны, беспредельны, хотя у каждого хозяйства здесь свои участки.

Дав отдых коням и теперь подняв их, отец с сыном не стали пока садиться верхом. Солтан направлял косяк, куда велел отец – вперед. Сейчас вон на ту цветущую, озаренную солнцем сторону холма. Направлять надо незаметно, чтобы лошади думали: никто над ними не командует, они сами выбирают себе место для пастьбы.

То ли кони во время полдневного отдыха проголодались, то ли здесь трава слаще. Но накинулись они на нее с жадностью. Жеребятам было очень привольно: они подбегут к матерям, пососут для вида, а потом как поскачут-и поминай как звали. Вот и Туган оторвался от матери и помчался. Солтан даже ахнул: до чего красив белый Туган на этом разноцветном ковре! Жеребенок, наверное, опьянел от всего этого: от чистого воздуха, от источающей аромат травы.

Отец тоже любовался, он наблюдал то за сыном, то за жеребенком. Гасана сначала ждала, что Туган вот-вот опять подбежит к ней, но, не дождавшись, перестала щипать траву. То ли с тревогой, то ли с радостью – не поймешь – она наблюдала за сыном. «Ты же устал, шалун!» – говорили ее глаза.

А Туган и не думал об усталости. Он врывался в косяк белой стрелой, нарушая покой и наслаждаясь своей резвостью, а потом выбегал оттуда и начинал давать круги, ничуть не заботясь о том, чтобы остановиться и успокоить мать. Отец Тугана, на котором лежала вся забота о косяке, был недоволен тем, что малыш мешает всем. Он попробовал раза два догнать Тугана и строго куснуть его. Но не тут-то было – разве птицу догонишь!

Табун двигался вперед медленно, «попасом». Солтан с отцом то садились на траву, то поднимались и шли за косяком. Отец то и дело срывал травинки, показывая сыну и объясняя, от какой болезни какая трава и цветок лечит.

– Вот это – «собачий язык». Помнишь, он растет и у нас в ауле. Его прикладывают к свежей ране, и она быстро затягивается. А вот и одуванчик. Он в ауле тоже растет, но тут красивей. А это медовый цветок. На-ка, сорви и пососи. Вкусно?

В самом деле, это был удивительно сладкий и душистый цветок.

– А вот таких красивых больше нигде не увидишь, кроме как здесь, – сказал отец, сорвав нежный цветок, переливающийся красками.

У Солтана снова, как вчера, когда поднялись из долины на эти горные луга, возникло ощущение, будто здесь разлили огромный флакон духов и их запах не уходит и никогда не уйдет. Он вспомнил случай, когда отец с матерью собрались пойти на ыстым – на праздник в честь рождения ребенка, – наряжались и хотели надушиться из большого флакона, на котором было написано «Тройной одеколон». Но вдруг отец выронил его, и флакон, упав на щипцы, разбился. После этого в доме целую неделю стоял запах одеколона. А здесь, наверное, всегда стоит такой запах, хотя никто ничего и не разбивал.

Отец показал ему еще траву тихтен.

– На-ка, ешь ее, – сказал он, – это дикий чеснок – черемша, но уже не молодая. Лучше всего она самой ранней весной. Целебная!

И Солтан с удовольствием поел черемшу, хотя она была уже жестковатая.

Туган прилег. Устал бедняга. Голова торчит над цветами, а спина белеет сквозь траву.

– Туган отдыхает. Набегался! -сказал Солтан и побежал к нему, лег рядом и обнял его за шею.

Но жеребенок не собирался прохлаждаться, он быстро вскочил на ноги и полетел по лугу, снова нарушив покой матери.

Солнце, чистый воздух, отличная трава, незамутненный ручей— что еще нужно, чтобы спокойно пастись лошадям? Спокойно было на душе у табунщиков.