Вечные каникулы - [16]

Проблема участия в бою в том, что, если тебя убивают, ты так и не узнаешь, победили наши или нет. Жертвовать жизнью в ореоле героической славы — это прекрасно, но только тогда, когда ты готов признать, что никакого толку с этого, возможно, не будет.

Кинобитвы имеют строгую жесткую структуру — начало, середина, конец — и зрители видят, как всё происходит, как действия конкретных персонажей влияют на события, имеет или нет их смерть какое-либо значение. Но пока я лежал в холодной траве, подстреленный, истекающий кровью, впадающий в шок, я осознал, что персонажи в тех фильмах, те самые, что спасают всех, накрывая пулемет, или устраивают диверсии, дабы их товарищи могли уйти, те, что говорят: «оставьте меня, я вас только замедлю» или: «я их задержу, выиграю для вас время», умирают в одиночестве, цепляясь за надежду, что они хоть что-то изменили, но не уверенные до конца в том, что их жизнь не растрачена попусту.

Я понятия не имел, попал ли Грин в снайпера, или наоборот. Даже если Грин его подстрелил, «наша» сторона могла и не добраться до оружия. А если мы и добрались до оружия, мы по-прежнему можем не пережить следующий год. В таком случае, какой смысл имела моя медленная, пропитанная кровью смерть на клочке земли между двумя сборными домами? Чем я помог? Будут ли меня вспоминать, как героя, который пожертвовал своей жизнью во имя всеобщего блага, или всё закончится тем, что к моей ноге приделают кусок проволоки под машиной, дабы заманить в засаду каких-нибудь других бедолаг?

К счастью, благодаря шоку, человека перестаёт заботить что бы то ни было, поэтому я прекратил философствовать. Затем я недолго поразмыслил, сдаться или продолжать, и пополз в укрытие.

Должно быть, снайпер целился в верхнюю часть моего тела. Я не был уверен, повезло ли мне, что он попал лишь в бедро, или не повезло, что он вообще попал. Ранение в бедро, может быть болезненным, но оно не опасно — повреждены только мышцы, жизненно важные органы не задеты — но в ногах есть артерии, и если бы пуля попала туда, долго я бы не протянул, в какое бы укрытие ни забрался.

До следующей постройки я добрался неподстреленным. Я оперся спиной на стену и осмотрел ногу. Кровь шла, но не брызгала. Повезло. Я снял с брюк ремень, обмотал им ногу прямо над раной, и затянул. До сей поры боли почти не было, но стоило мне затянуть ремень, как тут же пришлось приложить усилие, чтобы подавить крик.

Я застегнул ремень и попытался подняться, используя винтовку в качестве костыля. Едва я встал, как голова тут же пошла кругом и я вновь осел наземь.

Возможно, я вырубился, не знаю.

«Дыши глубже. Сосредоточься. Найди опору».

Я захромал к главному зданию. Господи, как же болит нога. Иона откусил от неё кусок, но тогда она не болела и вполовину от того, как сейчас. Матрона будет довольна, если мне таки удастся добраться до лазарета.

Когда я преодолевал расстояние от одного дома к другому, я расслышал безошибочный хруст ветки. Кто-то приближался. Если бы я попытался вскинуть винтовку, то упал бы, поэтому я доковылял до дома, прислонился спиной к стене, и только тогда поднял оружие, ожидая появления преследователя.

Перед глазами всё начало плыть. Между двумя зданиями ковылял Грин. Одну руку он держал над головой, а другая безвольно свисала, истекая кровью. Счёт 2:0 в пользу снайпера. Однако сам снайпер решил, что я мёртв, потому что он выскочил прямо передо мной во весь рост, целясь из винтовки в спину Грину.

Мне на ум пришли две мысли. Во-первых, скорее всего, они прошли по дороге прямо перед бункером, значит, снайпер не видел никакой угрозы с той стороны, что означало, что Мак мёртв; во-вторых, мне снова представилась возможность стать убийцей.

— Стоять.

Снайпер замер, глядя прямо перед собой. Грин, наоборот, был готов из кожи выпрыгнуть.

— Я могу пристрелить тебя прямо на месте, — сказал я. — Умрёшь раньше, чем упадёшь на землю. — Ну, простите за клише, у меня голова кругом шла. — Я, правда, не хочу этого делать, но прошу поверить мне, когда я говорю, что ни на мгновение не задумаюсь, если ты сделаешь что-нибудь такое, что заставит меня нервничать. Я потерял много крови, и не уверен, что мыслю ясно, так что не нервируй меня.

У снайпера был отличный камуфляж. Его лицо и руки были покрыты черной и зеленой краской, с него, подобно паутине, свисал плащ, из которого торчали зеленые листья, ветки и стебельки папоротника. Он нёс снайперскую винтовку «L96», а также различный инвентарь, рассованный по карманам и мешочкам. На вид ему было около сорока лет. Вряд ли серьёзный вояка, скорее всего, солдат выходного дня из территориальной обороны, который всю неделю трудился счетоводом.

— Хорошо, — произнёс он, по-прежнему, не двигаясь ни на сантиметр. — Успокойся, сынок. Я понятия не имел, что стреляю в детей. Знал бы, никогда бы не выстрелил. Не надо больше стрелять, хорошо?

— Не придётся, если положишь оружие.

— Не мог, братан. Приказ — есть приказ, сам знаешь.

Я поднял винтовку, прицелился ему в голову и захромал вперёд, пока её ствол аккуратно не уткнулся ему в висок.

— Последний шанс. Бросай, или я тебя уроню.