Вечные ценности. Статьи о русской литературе - [15]

Восстание на Яве разыгралось в 1825–1830 гг. (сосланный на Целебес Дипонегоро прожил там в заточении 25 лет). Невольно спрашиваешь себя, не могли ли эти события, привлекавшие внимание целого мира, стимулировать интерес Пушкина к голландской Ост-Индии, выразившийся в написании «Анчара»?

Особое место в нашей поэзии занимает Мадагаскар, которому посвятили строки два больших мастера.

«Мадагаскарская песня» Батюшкова удивительно ярко передает мотивы и тон мальгашского фольклора. Правда, он опирался в ней на французского поэта Эвариста Дезире Парни, креола с острова Бурбон (расположенного рядом с Мадагаскаром):

Воспойте песни мне девицы.

Плетущей сети для кошниц,

Или как, сидя у пшеницы,

Она пугает хищных птиц…

Непосредственным наследником Батюшкова явился в дальнейшем Гумилев в своем «Мадагаскаре».

Его Мадагаскар – империя последней тамошней царицы (или королевы), Ранавалоны, накануне завоевания французами.

К ней, несомненно, относятся слова:

А в роскошной форме гусарской

Благосклонно на них взирал

Королевы мадагаскарской

Самый преданный генерал.

Они – жители Мадагаскара – представлены так:

В раззолоченных паланкинах,

В дивно-вырезанных ладьях,

На широких воловьих спинах

И на звонко ржущих конях

Там, где пели и трепетали

Легких тысячи лебедей,

Друг за другом вслед выступали

Смуглолицых толпы людей.

Люди и их основное богатство:

Между ними быки Томатавы,

Схожи с грудою темных камней,

Пожирали жирные травы

Благовонием полных полей.

Все стихотворение носит совершенно необычный в стихах Гумилева об Африке визионерский характер. Действие происходит во сне:

И мне снилось ночью: плыву я

По какой-то большой реке.

Из недоумения автора выводит только необычное, чудесное происшествие:

Красный идол на белом камне

Громко крикнул: – Мадагаскар! —

А в дальнейшем он лишь с трудом вырывается из обаяния грезы:

И вздыхал я, зачем плыву я,

Не останусь я здесь зачем;

Неужель и здесь не спою я

Самых лучших моих поэм?

Некоторые детали позволяют предположить, что большая река может быть скорее всего Бецибукой или ее притоком Икупой, служащими связью между столицей острова Тананаривой и западным его побережьем, выходящим на Мозамбикский Пролив Индийского Океана.

Дата написания стихотворения в точности неизвестна; но сон Гумилева явно приурочен ко времени независимости Мадагаскара, то есть до 1896 г.

Стихи о Полинезии русских эмигрантских поэтов часто носят не совсем приятный туристический налет.

Все же стоит отметить вещи Б. Нарциссова⁴³, как «Мауна Кеа» и «Океания», и В. Анта⁴⁴, как «Гавайские мелодии». Из этих последних выделим наиболее удачное стихотворение «Полинезийский центр», начинающееся строфой:

Мы знаем Джека Лондона рассказы

О южных экзотических морях,

О дивных островах и дикарях,

Тайфунах и о случаях проказы.

Тогда как довольно поверхностная вещица «В темноте» неплохо передает впечатления путешественника от беглого взгляда на Гавайские острова, и чарующие:

Ананасы, гуавы

И цветов перевалы,

И душистые травы,

И шершавые скалы

и несколько страшноватые:

А во мраке провалов,

Где пещеры – берлоги

Между черных кораллов

Залегли осьминоги.

Выпишем еще из цитированного уже «Полинезийского центра» меткую характеристику полинезийцев в целом:

Полинезиец, смелый мореход,

Бродяга тихоокеанских вод,

Единственный там древний обитатель,

При примитивной технике своей

Строитель первоклассных кораблей,

Земель необитаемых искатель.

В согласии с его характером, у более выдающегося поэта, Бориса Нарциссова, пробивается в стихах мистическая жуть:

Белые волосы белая дева

Разостлала по склону горы

Волосы тают – из горного чрева

Горячо выходят пары…

Вдруг по тропинке прорвется сверканье —

Это значит – по камню скребя,

Белая женщина в скрытом вулкане

Вдруг учуяла мясо – тебя.

Или:

Вот посвежеет, с бурунов задует…

В зелени лунных ночей

На берег страшные выйдут Ондуэ

С дырами вместо очей.

Закончим наш очерк прекрасным стихотворением Бальмонта, написанным в 1912 г. (автор был первым русским поэтом, посетившим южные моря), с исключительной глубиной затрагивающим загадку происхождения народов Полинезии, да и Океании вообще:

Тишь

Вот она – неоглядная тишь океана, который зовется Великим,

И который Моаной зовут в Гавайики, в стране Маори.

Человек островов, что вулканами встали, виденьем возник смуглоликим,

И кораллы растут, и над синей волной – без числа острова-алтари.

«Голос Зарубежья», Мюнхен, декабрь 1983, № 31, с. 29–33.

Индия духа

А. П. Керн, – та самая: «Я помню чудное мгновение», – запечатлела в мемуарах, как Дельвиг представил Пушкину маленького братишку, говоря, что он пишет стихи в романтическом жанре. Александр Сергеевич попросил мальчика прочесть свое сочинение, и тот, не робея, продекламировал:

Индиянди, Индиянди, Индия.

Пушкин в восторге расцеловал ребенка и воскликнул: «Он, точно, романтик!» Великий поэт и тут, как обычно, выразил мысль глубокую. Индия (и Испания; но в другом плане) навсегда стала спутницей русской романтики. Не зря Гумилев к любимой девушке обращался:

День, когда ты узнала впервые,

Что есть Индия, чудо чудес,

Что есть тигры и пальмы святые,

Для меня этот день не исчез.

И в другом стихотворении (одном из лучших своих) упомянул про вокзал, на котором можно: