Вечно в пути - [25]

Гулям перебил:

- Семьи убитых жандармов уже предъявили цену крови?

Негодованию его превосходительства не было границ. Все цветы красноречия он посвятил обличению порока мздоимства и взяточничества.

Горячая губернаторская речь никакого впечатления на консула не произвела. Он нетерпеливо спросил:

- Сколько?

- Но случай весьма серьезный.

- Сколько? - повторил вопрос консул.

В соседней комнате послышался звон шпор. Прибыл начальник жандармерии. Его попросили войти.

Губы жандарма прыгали. Он доложил:

- В доме помещика Али Алескера ханум не оказалось.

- Что такое?! - завопил губернатор.

- Господин Али Алескер отбыл с ханум в английское консульство. На набережной канала у священного квартала против усыпальницы Гарун-аль-Рашида автомобиль господина Али Алескера врезался в толпу богомольцев. Разгневанные священнослужители и прислужники перевернули автомобиль. Господин Али Алескер получил ушибы. Дама исчезла...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Не будь таким сладким, чтобы

проглотили. Не будь таким горьким,

чтобы плевались.

К а ш к а и

Одежда перса, наружность узбека, язык туркмена... В таком обличье пройти через весь северный Хорасан трудно, почти невозможно. Но Зуфар говорил по-персидски с трудом, курдского он не знал, а туркменский был для него почти родным. Кроме курдской шапки и чухи, в его внешнем облике нечего курдского не было. Но в Хорасане лучше выдавать себя за курда, нежели за текинца. Текинцев здесь не любят. У хорасанцев старые с ними счеты. Еще со времени аламана - набегов. Полвека прошло, но в Северной Пруссии калтаманов, угонявших персов в рабство, не забыли...

На дорогах Хорасана курд обычный прохожий, и внимания на него не обращают. Мало ли нищих безработных курдов шляется по дорогам. Курдами даже жандармы не интересуются.

Зуфар не сам вздумал назваться курдом. В мешхедском караван-сарае его все окликали: "Эй, курд! Эй, собака курд!" Когда его потащили в полицейское управление Мешхеда, там тоже все придирались к нему: "Курд, конокрад! Курд, где таких коней украл?" Жандармы не пожелали его слушать. "Что? Хивинец? Советский подданный? Болтай! Конокрад ты, курд, конокрад!" И приказали его бросить в холодную, а заявление Зуфара на имя советского консула не пожелали даже прочесть. Начальник порвал заявление и бросил в корзинку. В кабинете у начальника сидел толстый красивый перс. Все почтительно величали его: "Океан Знаний". Перс не был ни ученым, ни даже учителем. Больше того, все знавшие его в Мешхеде о нем говорили как о порядочном невежде. Служил он в молие - финансовом управлении города. Но таков обычай в Персии: человека принято называть таким титулом, который он сам себе нашел нужным избрать. Этот маленький финансовый чиновник когда-то решил наречь себя "Океаном Знаний". Он занимал очень выгодную должность, и все кланялись ему. Начальник жандармерии в кое-каких делах зависел от Океана Знаний и очень прислушивался к его мнению. Вот и сейчас он внимательно отнесся к его совету: не стоило затевать шум вокруг какого-то ничтожного курда-конокрада, даже если допустить, что он советский подданный. Кони Исмаил Коя, обнаруженные при этом курде, стоят тысячу золотых новеньких туманов. Кони эти, достойные украсить конюшню самого Реза-шаха Пехлеви, являются на данном этапе судебного следствия вещественным доказательством, а вещественные доказательства, по установившейся судебной практике, в священном городе Мешхеде из своих рук полиция выпускать ни при каких обстоятельствах не должна! Если Зуфар большевик и шпион и дело его пойдет в суд, придется коней - дар Исмаил Коя - тоже представить в суд как вещественные доказательства большевизма и шпионажа Зуфара. Если же Зуфар просто обыкновенный курд, бродяга, уголовник и не запутан в политические козни большевиков, дело может решить самолично начальник жандармерии и быстроногие вещественные доказательства останутся в жандармской конюшне.

Совет чиновника начальнику жандармерии пришелся по вкусу.

Поспешно Зуфара отвезли на арбе за два фарсаха от Мешхеда в степь к подножию Селам Тепаси - Горы Спасения. Дали ему хорошего пинка пониже спины и предупредили: "Если ты, большевик, подойдешь на два шага ближе к священному Мешхеду, тебя повесим без суда и следствия. А там уж, если захочешь, жалуйся своим большевистским консулам на том свете! И не шляйся около границы. Заберем. И тогда берегись!"

Когда Зуфара везли на арбе, он видел по обеим сторонам дороги тенистые сады, зажиточные селения. На каждом шагу гостеприимно распахивали свои двери кахвеханы*. Бегали среди гостей прислужники, предлагая кальяны. В носу щекотало от запаха табака и опиума. Повсюду блестели на солнце ведерные, начищенные до сияния самовары. Звенела посуда и песни мальчиков-певцов.

_______________

* К а х в е х а н а - кофейня, харчевня.

Зуфара выпустили на краю пустыни. Здесь негде было даже напиться. Жандармы стояли около арбы и смотрели долго, как он шагает по сухой растрескавшейся глине. Во рту пересохло, каждый шаг больно отдавался в воспаленной голове. Зуфар остановился на перевале у сложенной богомольцами пирамиды из камней и посмотрел назад. Жандармы издали погрозили кулаками.