Вечник. Исповедь на перевале духа - [2]
«Борше, скорее, руськие свиньи!» — подгоняли мадьяры.
Мы и в самом деле напоминали свиней — немытые три дня, заросшие, в коросте грязи, голодные и оглушенные позавчерашним, со смертной тоской в глазах.
«Куда нас гонят?» — спросил я сотника Скобала, ковыляющего рядом с разбитым коленом.
«На Голгофу», - мрачно отрезал тот.
Левый сотников ус был сожжен, а правый он часто сдувал с нижней губы. Он тяжело дышал, легкие хрипели в груди.
«Может, и легче умереть на Голгофе, чем на Красном поле, - молвил я. - Ближе к Господу. Только жаль, господин командир, что не вы нас ведете, а эти песиголовцы».
«Что ты нэсэш, хлопэць? Я вожу в бой, а не на бойню».
На Красном поле Скобал поручил мне английский машинглер - пулемет и держался вблизи, хоть и бегал вдоль железнодорожной насыпи туда-сюда. Я патроны выложил на кукурузные листья, маленькие пули аж смеялись к солнцу. На машинглер сотник возлагал большую надежду. Командант наш был твердый и смелый человек, а мы были молоды и не обучены умирать. Первый панцерник-броневик, ползший гусеницей от Копани, бухнул в криницу, под которой я сидел с машинглером. Колодезный сруб разнесло, будто горсть перьев, а мне на плечо обрушилось бревно. Кость хрустнула, и рука повисла, точно плеть. Сотник погладил рукав - я заревел. Тогда он осмотрелся, снял штык с карабина, поспешно разулся, разодрал портянки на ленты и привязал мне тот штык от плеча к локтю - чтобы рука ровно держалась на груди.
«Стреляй одной рукой. Машинглер на ножках, сам поворачивается куда надо. Стреляй по шинелям, и, может, попадешь в смотровую щель панцерника», - и побежал, пригибаясь, дальше.
Я нацелил ствол на зеленую шкатулку с колесиками и нажал курок. Далеко на броне вскипали искры, и люди, бежавшие на нас, пригибали головы. Тогда я начал сечь деревья, старые черешни над дорогой, - и ветви, еще безлистые, падали им на плечи. И это еще больше их пугало. Я хотел срубить очередью толстый орех, упав на дорогу, он преградил бы им путь, но мой машинглер вздрогнул, чмыхнул и затих. Теперь было слышно, как жиденько пухкают карабины сечевиков. И Тиса точно глотала те пугливые звуки. Когда же били мадьярские пушки, мокрая ринь - прибрежная галька обдавала брызгами наши уйоши- пиджаки и шапки, и железные рельсы засим долго и сердито гудели.
Когда мадьяры были за каких-то сто шагов, сотник вскарабкался на насыпь и скомандовал: «Примкнуть штыки!» А что я мог примкнуть к своей пушке?.. Запихнул приклад под мышку и побежал за сотником, морща со страха чело.
А что было дальше, стоит ли рассказывать?... Как стреляли по нас и пули вырывали из сукна кровавые клочья. Как нас укладывали на месте трупом. Как нас окружили и били прикладами в лицо, а затем сапогами крошили головы... как заставили стать на колени и пускали в рот струю мочи: «Украйну хочешь, байстрюк? На!» Как загоняли нас штыками в ледяную Тису и приказывали плыть. А другие стреляли с того берега по воде, и пули чмокали, казалось дождь крапает на плес... Как некоторым распаривали животы и прибивали к вербам кишки, и сзади кололи ножами, чтобы караник-бедолага наматывал свои кишки на дерево. А сами орали гимн сечевиков и приказывали: «Украину любишь, осел? Так танцуй! Тонцолни, тонцолни!»
Что мы, дети, до этого видели, что знали? Может, мы и знали, собирая отряды в Хусте, что на том притисянском поле придется умирать. Но не знали, что это будет так.
Не суди нас строго, Карпатская Украина. Когда мы лежали в промерзлой рини, коченея не столько от камня, сколько от неизвестного страха, над нами ровным клином летели дикие гуси-лебеди. Они возвращались домой из чужой теплыни. Возвращались в свои обветренные гнезда. Потому что лишь тут им хорошо. И нам тут было хорошо. Тут прошло сладкое детство и наступила беспокойная юность. Нам хотелось любить девчат, но выпало изведать краткую, как мартовский день, любовь к Украине, к ее малой Карпатской земле, в которую она сейчас пускала свои мартовские корни. В промерзший глиняный пласт-туговик.
Нам было хорошо жить тут. Но не в сей момент, когда разум разрывался между телом и сердцем, - и тело остужал пот ужаса, зато душа кружила с лебедями над полем, которое тогда еще называли Красным. Нетерпеливо каркало воронье с прибрежных тополей, предчувствуя жирный ужин, а мы согревали землю грудью и трепетным дыханием.
Чуешь, слышишь, Карпатская Украина, не суди нас, слабых и неумелых. Мы еще не знали, как жить, а уже должны были учиться умирать за тебя.
Это ничего, что мы тогда поднялись в полный рост. Главное, что упали-полегли мы за с в о ю землю, глазами к своему небу. И никогда, и никуда мы отсюда не сдвинемся. Потому что лежим тут не костьми, а сердцем. Потому что лучше свое лыко, чем чужая кожа.
...Теперь нас, пересеянных смертью, гнали на Перевал.
«Если убивать, так зачем нас гнать аж под хмары-тучи?» - спрашивал я в малой надежде сотника.
«Эти не убьют, потому как взяли нас в плен с оружием в честном бою. А сделают то поляки. Лишь ступим на их землю. Те няньчиться не будут. Я их знаю - у самого добрый литр польской крови колобродит».
«Так, может, они вас помилуют?»
«Мы имеем уникальный, осмысленный и пронизанный истинной духовностью уклад жизни одного человека. Человека обычной и одновременно необычной судьбы. Это не просто бесценные крохи приобретенных знаний и умений мудрого старца, это Система. Выстроенная на тонкой интуиции и выверенная 100-летним опытом, она с пользой послужит каждому, в том числе и большой мере и нам медикам. Наследие А. Ворона расцениваю как свежую струю в современную диетологию, валеологию, социальную психологию и человековедение. Это следует читать внимательно и вдумчиво и перечитывать, мелкими глотками будто пьешь живую воду».
Мирослав Дочинец (род. в 1959 г. в г. Хуст Закарпатской области) — философ, публицист, писатель европейского масштаба, книги которого переведены на многие языки, лауреат литературных премий, в частности, национальной премии имени Т. Шевченко (2014), имеет звание «Золотой писатель Украины» (2012). Роман «Мафтей» (2016) — пятая большая книга М. Дочинца, в основе которой лежит детективный сюжет. Эта история настолько же достоверна, насколько невероятна. Она по воле блуждающего отголоска события давно минувших дней волшебными нитями вплетает в канву современности.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Биографический очерк о географе и социологе XIX в., опубликованный в 12-томном приложении к журналу «Вокруг света» за 1914 г. .
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.