Вечная отличница: В школе арабских танцев - [6]

И Ксении, и отцу мать и бабушка без конца выговаривали по любому пустяку. Клаша тут же комментировала:

— Оно ж правильно! Серега чего знает? Он же простой профессоришка! Всякими там биномами мозги запудрил! А они училки, первоклашек гоняют! Они ж умнее и об жизни все понимают правильно! А Ксюха — вообще еще тварь бессмысленная, строить да поучать ее надобно. А то ишь моду взяла: на пятерки учится да книжки цельными днями читает! А надо мамку с бабкой слушать! Те все на свете знают, как положено!

Бабушка с мамой страдальчески касались пальцами висков и восклицали:

— О Господи, Клаша, ну что вы говорите! Это невозможно!

— И то верно! — не оставляла им Клаша последнего слова. — Ну, что я, дура деревенская, неотесанная, умного-то ляпнуть могу? Так, несу блажь по темноте своей! Даже вкуса овсянки на воде не разумею! И капусту сырую на обед жрать не хочу! Все меня по тупости природной на борщ да котлеты с картошечкой жареной тянет!

— Клаааша! — плачущим тоном тянули поборницы порядка и приличий.

— Так, болтаю себе, бурчу под нос, норов показываю. А ну Серега, Ксюха! Айда на кухню! Пусть они свою муть смакуют, а я вам нормального харча отвалю: мяса с картошкой да с соленым огурцом, киселя да пирога деревенского!

Сергей смеялся, брал дочку под мышку и шел на кухню, в Клашины заповедные угодья. Та, привычно ворча, накладывала полные миски исключительно вредной, но при этом ужасно вкусной еды, и с удовольствием наблюдала, с каким аппетитом они все это уплетают. Иногда под настроение домработница наливала себе и Сергею по стопочке ледяной водки «для аппетиту».

Мать с бабушкой уныло сидели в столовой, тщательно пережевывали полезную пищу и молчали. Говорить во время еды — такой моветон!

Сердобольная Клаша, отсердившись, приносила и им по щедрой порции. Утомленная полезной пищей, мама иногда пыталась отведать запретных яств, но бабушка суровым взором пресекала слабые попытки гастрономического разврата. Клаша вновь гневно поджимала губы и начинала швырять по кухне посуду.

— Им бы на молокозаводе работать! Цены бы не было! Потому как от ихней кислоты даже можайское молоко кефиром станет безо всякой закваски! И себя мордуют, и мужика с дитем до печенок достали! Все! Уйду! В деревню уеду!

И, конечно, никуда не уезжала, справедливо полагая, что без нее Ксюше с отцом будет совсем скверно. А Клаша была человеком долга.

Повзрослев, Ксения часто спрашивала себя: почему отец не ушел от матери? Наверное, он очень сильно любил ее… Но кого — ее? Дочь? Или все-таки жену?

Среди множества запретов один Ксюша должна была соблюдать во всех случаях жизни: ни под каким предлогом не разрешалось заходить в родительскую спальню. Ей страшно хотелось посмотреть, что там такое, но отважиться на решительный демарш девочка не осмеливалась.

Но однажды под утро Ксюше приснился чудовищный кошмар. Она проснулась в таком страхе, что совершенно потеряла голову. Ей хотелось только одного: прижаться к отцу и ощутить тепло его большого тела, скрыться в надежных объятиях. Забыв обо всем, она вскочила с кроватки и ворвалась в комнату родителей.

Отец не спал. В одной пижаме он сидел на кресле и пристально смотрел на постель. Дочь невольно последовала за его взглядом и была поражена. Там лежала женщина удивительной красоты с лицом, исполненным нежности и истомы. Ксения была еще очень мала, но поняла, скорее даже интуитивно почувствовала неизгладимую прелесть этих хрупких плеч, полной груди, чуть прикрытой белой сорочкой, и изящных рук. На какое-то мгновение ей показалось, что перед ней чужая прекрасная женщина, а не ее вечно хмурая и постоянно недовольная мать.

Отец заметил Ксюшу и прижал палец к губам, призывая к молчанию. Через минуту он тихо поднялся, подхватил дочку на руки и понес на кухню.

— Пусть мама отдыхает, ладно? — шепнул он. — Сон — это тайна, которую надо оберегать, понимаешь?

Ксения согласно кивнула. Кошмар бесследно исчез. Она почувствовала, что здесь и вправду кроется тайна. Но подлинный смысл сказанного открылся ей только спустя много лет.

Отец умер, когда ей исполнилось четырнадцать. Во время перерыва между лекциями он вышел в коридор и неожиданно упал. Тромб. Смерть была мгновенной и гуманной, если так можно сказать о смерти. Отец не болел, не боялся, не ждал. Он умер молодым. На взлете.

Через год тихо угасла Клаша. Жизнь в доме, казалось, замерла. За стенами крепости шумела и менялась страна, люди и нравы. В семье Кузьминых все оставалось по-прежнему.

Единственной отдушиной была школьная подруга Милка Рыкунова, такая же крупная и дородная девушка, как Ксюша. Но во всем остальном Милка отличалась от нее так, как такса отличается от сенбернара.

У Милки была веселая суматошная семья, ведущая абсолютно неправильный, но очень приятный образ жизни: пекли пироги тоннами и тут же поедали их в любое время дня и ночи, щедро одаривая друзей и соседей. По ночам пили чай и вели задушевные беседы, по выходным полдня спали, а потом всем семейством шатались по городу, ходили в кино, вместо обеда объедались мороженым, а вместо ужина — чебуреками с мясом неизвестных животных, горячими и вкусными.