Вечерний свет - [111]
Я подробно процитировал это место, потому что, как уже говорил, считаю его важным и потому что я согласен с этими высказываниями. Здесь говорится о том, чего на самом деле может добиться литература, и о том, что тот, кто ставит перед литературой чуждые ей задачи, ограничивает ее настоящие возможности. В другом месте, говоря о возможном союзе духа и власти, Бобровский высказался в этом же смысле: он требовал власти для борьбы с фашизмом и шовинизмом, но также и предостерегал «тенденциозных оптимистов» — чтобы они не ожидали от литературы тех результатов, какие должна дать власть. Но его предостережения касаются также и других сфер. Писатель, самым близким образом знакомый с наисложнейшими литературными формами, уверенно ими владеющий, говорит очень важные вещи по формальным вопросам; при этом его никогда не оставляет интерес к материалу, теме, содержанию. Он констатирует, что как у писателей, так и у критиков иногда теряется мотив:
«Мотив, тема осознают себя как чисто художественные величины, как литературный эксперимент, они становятся интересными, они подчиняются лишь законам формы и композиции — законам, являющимся исконным достоянием искусства. В конце концов повод улетучивается, и на место изначально поставленной цели встает произведение искусства как исключительно художественный продукт… Между прочим, современник, если он действительно был взволнован, после этого засыпает особенно легко и спокойно».
Разумеется, Бобровский говорит здесь и о себе — причем как раз в то время, когда его творчество уже получает огромный резонанс, когда чуть ли не с каждым днем растет его международный авторитет и в четырех странах его награждают важными литературными премиями. Такое замечание также представляет его в правильном свете — в том, в каком его и надо видеть. Именно говоря о себе, он говорит здесь о самом важном, и в той страстности, с какой он отвергает здесь ложный успех, требует внимания к намерениям — разумеется, нашедшим художественное воплощение! — есть что-то глубоко трогательное. Эта благородная деловитость является доминантой всех замечаний Бобровского о собственном труде и о труде других.
Книга, о которой идет речь, содержит ряд критических статей о творчестве Бобровского. Интересной представляется мне небольшая работа советского критика и переводчика Громана, интересны обе статьи Герхарда Вольфа{156}, все несомненней проявляющего себя одним из самых значительных критиков современной лирики у нас в ГДР. И по праву здесь напечатаны статьи двух товарищей Бобровского по партии и издательству, потому что они раскрывают важные аспекты жизни и труда Бобровского и разрушают легенды, потому что они по-своему дополняют высказывания Бобровского о его творческих принципах и его намерениях. По-иному обстоит дело с автором заметки «Памяти Бобровского», который непостижимым образом хочет представить Бобровского всего лишь как одаренного новичка. Он пишет о его «робких» опытах, хотя на каждого, кто умеет читать, производит впечатление именно зрелость творчества поэта, он, наконец, не может удержаться от того, чтобы, исходя из какого-то патологического отвращения к современным стилям, не упрекнуть мертвого Бобровского в кокетстве и несколько подозрительной наивности. От такой статьи можно было бы и отказаться. Этот же автор осмелился сказать такие слова: «Реалии этой поэзии, ее глубинная задача в ФРГ ни к чему». Трудно найти бо́льшую глупость. Достаточно взглянуть на приложенную к этой книге библиографию, чтобы убедиться, насколько Бобровский известен и в Западной Германии; кроме того, из процитированного предложения следует, что глубинная задача литературного произведения «ни к чему» там, где она находится в противоречии с политической и общественной реальностью; что она становится нужной только при условиях, которые соответствуют ее моральным и нравственным требованиям. Одно-единственное глупое предложение, свидетельствующее о познании судеб искусства и недооценке его способности изменять мир, демонстрирует нам, как человек, явно считающий себя очень партийным, невзначай отрекается от того, против чего он не стал бы возражать, если б оно было сформулировано «только в самой общей форме».
1965
Перевод В. Малахова.
Надгробное слово Бобровскому
У Иоганнеса Бобровского, которого мы хороним, не было поэтической эволюции. Он не принадлежал к тем, кто после медлительного, робкого начала постепенно обретает свой голос, приходит к более высоким достижениям. Он начал сразу, правда уже немолодым, как большой поэт; у него, к нашему несчастью, оставалось не много времени быть им.
Язык этого писателя из Тильзита, темный, сильный, полный одновременно замысловатого юмора и неодолимой меланхолии, простирает свои благородные корни к Клопштоку и Гёльдерлину, эпохе «Бури и натиска», «Ленцу» Бюхнера. Его стихи, его роман «Мельница Левина» говорят о земле, откуда он был родом, о людях, которые там жили и умирали. Талант менее крупного масштаба, чем он, затерялся бы в затхлой атмосфере диалектной лирики и узколобого национализма или избрал бы более обычную среду, лишенную особых проблем. Совершенно новое у Бобровского состояло в переоценке исторического ландшафта. Книги его стихов называются «Земля теней и рек» и «Время сарматов». Из исторических далей доносятся шум бесчисленных орд, колокольные удары с православных церквей и вой шофара из сожженных синагог. Бесконечный, неудержимый восточный ветер проносится по этой поэзии. В ней сходятся евреи и литовцы, поляки и бедные немцы, объединяются против своих угнетателей, и те побеждают их. Сфера, в которой так долго господствовали нечистые голоса, внезапно наполнилась этим спокойным, негромким голосом. Иоганнес Бобровский не делал заявлений о братстве: его поэзия была братской. Ее брезжущий свет всходил перед долгой ночью или неясным днем. Ее упрямый речитатив был эхом сердца, которое теперь умолкло.
Луи Фюрнберг (1909—1957) и Стефан Хермлин (род. в 1915 г.) — известные писатели ГДР, оба они — революционные поэты, талантливые прозаики, эссеисты.В сборник включены лирические стихи, отрывки из поэм, рассказы и эссе обоих писателей. Том входит в «Библиотеку литературы ГДР». Большая часть произведений издается на русском языке впервые.
Стефан Хермлин — немецкий поэт и прозаик, лауреат премии имени Генриха Гейне и других литературных премий. Публикуемые стихи взяты из сборника «Стихи и переводы» («Gedichte und Nachdichtungen». Berlin, Autbau-Verlag, 1990).
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.