Вечерние прогулки при полной луне - [9]

Что за чушь? — взорвался Иван Иванович. — Я это сказал совсем не в том смысле, просто грудь что-то онемела, а сейчас все в порядке. Какая же это болезнь?

Знаю, знаю, что не в том смысле, зато я в том, и больше я вам объяснять ничего не намерен. Поразмыслите как следует над моими словами, в них корень всего. И еще учтите, поскольку в таком виде вы — существо социально опасное, мы исправили этот ваш дефект. Теперь вы будете чувствовать, и это, надо думать, удержит вас от некоторых поступков, недостойных человека.

Иван Иванович переводил взгляд с одного на другого, с трудом сдерживая закипающую злость.

— Это кто здесь существо? — спросил он. — Ты что себе позволяешь? Думаешь, если надел очки, значит ты умнее всех?

Он нехорошо выругался, женщина вздрогнула и отшатнулась. Дмитрий Алексеевич вскочил, но она умоляюще посмотрела на него и потянула за рукав.

— Вы неисправимая оптимистка, Нина, — сказал он. — Процесс зашел слишком далеко.

Он постучал согнутым пальцем по лбу, а потом по столу, и теперь вскочил Иван Иванович.

— Перестаньте сейчас же, Дмитрий Алексеевич! И вы, Иван Иванович, сядьте, — воскликнула Нина. — Ну вот так, хорошо, и послушайте теперь меня. Вам бы не следовало так себя вести, Иван Иванович. Ведь вы, извиняюсь, убийца.

— Вы что? С ума сошли? Кого это я убил?

И вдруг жаркая волна радости окатила

Ивана Ивановича, он вскочил и закричал:

— Я понял! Наконец-то до меня дошло! Вы меня с кем-то спутали! А я-то думаю, что все это значит, голову себе ломаю. А это просто ошибка! Конечно, будь на моем месте настоящий убийца, еще туда-сюда, можно понять, хотя все эти ваши штучки-дрючки, по-моему, ни к чему. Ну, это ерунда, главное — я-то никого не убивал. Понимаете?

— К сожалению, это не ошибка. Вы осуществили… — Нина наморщила лоб, как будто припоминая, — по крайней мере тринадцать убийств, причем с заранее обдуманными намерениями. И не ради куска хлеба, не для спасения жизни, что, хотя и не оправдывало бы вас, но, по крайней мере служило бы смягчающим обстоятельством, а исключительно, так сказать, по велению души.

Как только она назвала цифру— 13, перед внутренним взором Ивана Ивановича возник почему-то календарь, в нижней части которого жирным фломастером проведено было как раз такое количество черточек, но ведь не могло быть, черт возьми, что речь шла о них?

— Вот-вот, я вижу, вы припоминаете, — сказала Нина, и тут на Ивана Ивановича напал жуткий смех. Он вообще-то редко смеялся, все больше улыбался эдак кривовато, да и то сказать, смешного в нашей жизни мало, поневоле отучишься, но тут прямо чуть со стула не свалился. На нервной почве, надо думать. Звуки он издавал, мягко говоря, странные и малосимпатичные, нечто среднее между кудахтаньем и хлюпаньем, а в конце страшно закашлялся с непривычки. Успокоившись, он вперил взгляд в вытянувшиеся физиономии своих собеседников и сказал:

— И это, по-вашему, убийство?

— А что же еще, скажите на милость?

— Вы случайно не из общества охраны животных? Это говорящая собака… Кстати, как вы это проделываете? Это не я — во, — он повторил жест Дмитрия Алексеевича, постучав согнутым пальцем по столу, — а вы. Животное, оно же не человек, а тварь без разума и понятия, неужели не ясно?

— Называйте как хотите, но ведь ей тоже бывает больно и страшно, — сказала Нина.

— Кому больно? Кому страшно? Выходит, грибу, который вы срезаете, тоже помирать неохота, что ж, теперь и грибов не есть? А трава? Батюшки, вы на нее наступили, может, поломали ей что-нибудь, бедной! Как тут быть, а?

Эти двое переглянулись, Дмитрий Алексеевич — с брезгливо-презрительной миной, а Нина— со снисходительно-сочувственной.

— Нет у них боли, и страха тоже нет, потому что они безмозглые, это все выдумки таких ненормальных, как вы. Из-за вас их расплодилось столько, что скоро человеку некуда ногу будет поставить.

— Бедный царь природы! — съехидничал

Дмитрий Алексеевич.

— Да, царь, и никогда в жизни я не сравню человека и этих ваших «друзей». Человек — он соображает, что к чему, а они — нет. Улавливаете разницу? Э-э, да что с вами разговаривать! А еще тоже мне — убийство. Я клопов за свою жизнь вон сколько убил! Чего же их-то не считаете, а?

— Убеждать вас никто не собирается, пока это бесполезно, — сказал Дмитрий Алексеевич. — Но ставлю вас в известность — больше вы никого не убьете. Насчет клопов не знаю, а что касается собак, кошек, птиц, вообще всего, что живет и радуется жизни — это ни под каким видом.

— Почему же? Вас, что ли, испугаюсь? Давил и буду давить, зарубите себе на носу.

Дмитрий Алексеевич хотел ответить, но Нина перебила его, и голос ее звучал теперь строго и сухо:

— Хватит обсуждать, мы теряем время. Слушайте внимательно, Иван Иванович. В отношении вас наши мнения разделились, кое-кто считал, что к вам нужно применить высшую меру. Я отношусь к тем, кто верит, что в вас еще не все человеческое умерло, и, как ни странно, продолжаю надеяться на это и сейчас. Не перебивайте меня! Нам совсем не нужно ваше согласие или понимание сейчас, это не возможно, к сожалению. Я хочу лишь, чтобы вы хорошенько запомнили все, что здесь было сказано. Вы не сможете больше причинить боли ни одному живому существу, а если все же попробуете это сделать, вам придется плохо. Очень плохо, понимаете? Вы можете даже погибнуть. От себя лично я от всей души желаю вам избавиться от этих своих наклонностей, потому что они недостойны человека, именно как самого могущественного существа на земле.