Серой улицы след, перемешанный
сапогами,
Отблеск старых витрин, не дающих
свободно дышать,
Воробьями усыпан асфальт меж ногами,
Фонарем чуть подсвечен подъезд, чтобы
в нем не пропасть.
Вот пейзаж городской, повседневный,
угрюмый,
Вдоль него горожане снуют, утомившись
от передряг,
И стоит у метро вся ссутулясь, с
коробчонкой под мелочь,
Старушонка, тот воздух схватившая,
чтоб не упасть.
Ни слезы на щеке, лишь морщины от
время устали,
И ладонь, не сгибаясь нам смотрит в лицо,
Бросьте что-то, а люди – все мимо,
смущались,
Отвернувшись, как будто не видя ее.
Постоял, обогрел ту старушку лишь
взглядом,
Пять кусков положил, улыбнулся и тихо
спросил:
«Мать, давно так стоишь и тебе это надо?
– Мне не надо, но так вот Господь угодил».
Все то время, что силы еще позволяли,
Все старалась, скреблась, чтоб в раю том
пожить.
Но вот пенсию с возрастом мне
насчитали,
И стою горемычная, как же на это
прожить?
Не корю никого, видно время лихое,
Да и сверху им там не до нас, что
считать…
Проживу как-нибудь, ведь не их это
горе,
А убудет пяток – им давно на других
наплевать.
Благо, люди у нас, чем бедней – тем
богаче,
От себя оторвут, но дадут на последний
кусок,
Вот и ты эти деньги, наверно, заначил,
Но отдал так, не глядя, спасибо большое,
сынок.
У меня свой такой на Смоленке давно
отдыхает,
Меж таких же, сложивших за всю
благодать,
Но, надеюсь, что новые все замечают,
И со временем спросят у тех, кто так
хочет молчать.
19.12.13.
