Вечера в Колмове. Из записок Усольцева. И перед взором твоим... - [76]
Хорошо, это б еще и не беда, кажется. Что же дальше? Тут мои собеседники с каким-то страхом, едва ли не суеверным, выговорили: «Попечительное хозяйство». Оказывается, именно так определил Н.И.Ашинов новую эпоху в деятельности нашей колонии. Но ведь попечительность предполагает наличие попечителей и подопечных, не так ли? Оказывается, так, именно так. И отсюда завидный ранжир вылупился: Комитет – Хозяева – Помощники!
Теперь разъясню. Комитет – это они, то есть сам Ашинов, капитан Нестеров и Шавкуц Джайранов. Хозяева – это ротные и взводные, то есть бывшие унтеры, знатоки фрунта и, надо признать, неплохие, я бы сказал, крепкие мужики, я-то ведь их всех знал. Ну-с, и, наконец, помощники – это уж все остальные, все вольные казаки, отряженные примерно в равном числе к отдельным хозяевам.
Выходило, в сущности, некое искусственное, но всепроникающее распространение армейского, войскового принципа. Хватало поверхностного знания русской истории, чтобы усмотреть здесь сколок приснопамятных военных поселений!
Меня как оглушило. Я не хотел верить. Я хотел отогнать видение костлявой аракчеевщины. Увы… Начать с того, что сей комитет брал на себя бремя общих забот, то есть надзор за всей жизнью колонистов. А частный, вседневный, если не сказать ежечасный надзор осуществлялся (уже осуществлялся!) джайрановцами. Они спозаранку обходили дом за домом, наблюдая, все ли отправились в поле, на полевые работы, нет ли где опасного – в пожарном смысле – огня, все ли в домах прибрано и т. д. Вечером – опять обход, опять все ль на местах, не отлучился ль кто-нибудь куда-нибудь без дозволения хозяина, то есть ротного или взводного. Таким вот образом Джайранов со своими кунаками окончательно выпестовался в полицию. (Как я узнал впоследствии, то была не только полиция явная, но и тайная21.)
Машисто и ровно косила ашиновская коса, но «бугры» оставляла. Я выше упомянул о категории людей, оставшихся при оружии, эти же люди не стали и помощниками при хозяевах, то есть не были они включены в корпорацию земледельцев, которых теперь и не назовешь вольными казаками. Кто же именно? Мастеровые и углекопы, уже принявшиеся за каменноугольный пласт. Оторванные от «хлебного труда» и, как, очевидно, им самим казалось, от этого «хлебного труда» независимые, они, обладая оружием и уже тем одним вроде бы поставленные выше пахарей (что само по себе тешило), были опорою Н.И.Ашинова. Может быть, впрочем, не столь надежной, как джайрановцы, но все же опорой.
Разумеется, при таком положении вещей Н.И.Ашинов, и раньше обладавший влиянием, обретал значение и вес чрезвычайные. Я, однако, остерегался тогда (да и теперь не очень-то к тому склонен) подозревать его в личных видах. Думаю, жизнь вообще и многие судьбы в частности сложнее подобных подозрений. Как тут не вспомнишь тех, кто оставил вечный след? Ну, скажем, доктора Мартина Лютера, например. Разве он не будил в народе мощную жажду Свободы? И разве, разбудив ее, не сделался обскурантом? И разве сам от этого же не мучился, не терзался, не чувствовал когтей дьявола? Впрочем, вряд ли все-таки наш Н.И.Ашинов терзался. Напротив, он, сдается, был уверен, что колония очень скоро восчувствует выгоды и удобства «попечительного хозяйства».
Однако начало полевых работ на новых основаниях ознаменовалось чудовищной бестолковщиной, вялостью, поэзия земледельческого труда, видимо, испарялась, словно эфир с блюдечка22. Но атаман был не из тех, кто отступает. Он говорил, что Москва не сразу строилась. Ашиновцы, то есть Джайранов с кунаками и мастеровые с углекопами, поддерживали уверенность атамана, грозя пулей каждому, кто дерзнет на «измену», на «дезертирство». Те трое, что улизнули в Обок, приговаривали, мелко крестясь: «Бог помог…»
Горько, оглушительно, ужасно все это было слышать, узнавать и сознавать. Но совершенно и вконец сокрушили меня слова, тихо и невзначай оброненные одним из беглецов – кажется, Никитой Орловым.
Молчаливый, задумчивый, один из тех двужильных работников, которые сворачивают горы, будто и не примечая, что свернул гору, он, стеснительно вздыхая и отводя глаза, высказался в том смысле, что «распочали все эдакое» мы, то есть наша, значит, интеллигентная артель, по мужицкому определению – «тонконогие».
Меня будто расплавленным свинцом взбрызнули: ты с ума сошел! При чем здесь «тонконогие»? Где, в чем вина наша?! Едва я его за грудки не ухватил, а товарищ вступился, косо плечо выставил да и отрезал сумрачно:
– А как же иначе? Понятное дело, вы. А то с чего бы господин атаман на вашу-то артель кивал?!
Вот уж когда настоящий-то гром прогремел; вот уж когда меня, мою голову молния поразила и под ногами земля разверзлась!
Надо расшифровать, хотя, кажется, уже расшифровывал, но все равно надо, если и не для читателя (хотя втайне надеюсь на того, который не потяготится моей скорописью), то, по крайней мере, для себя самого.
Ведь, послушайте, что же такое получилось? Ведь если вдуматься (я это повторяю), то мы, интеллигентное меньшинство, съединяясь в товарищество, съединялись не только и не столько ради личного спасения и воскресения, но и ради того, чтобы явить благой пример человеческого проживания. И вот мы с той дозой славянофильства, которая все-таки сидит в крови почти каждого русского образованного человека, мы ведь так полагали: именно нам, русским, суждено додуматься и ввести совершенно новый способ хозяйствования, и вот здесь-то, а не в чем-то ином, мистическом, что ли, здесь она, наша миссия, оригинальность и самобытность наши!
Бурные, драматические судьбы воссозданы в книге «Три адмирала», написанной Юрием Давыдовым, автором исторических повестей и романов, лауреатом Государственной премии СССР.Жизнь Дмитрия Сенявина, Василия Головнина, Павла Нахимова была отдана морю и кораблям, овеяна ветрами всех румбов и опалена порохом. Не фавориты самодержцев, не баловни «верхов», они служили Отечеству и в штормовом океане, и на берегах Средиземного моря, и в японском плену, и на бастионах погибающего Севастополя…Для массового читателя.
Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов.Кубанский Г. Команда осталась на суднеРысс Е. СтрахТоман Н. В созвездии "Трапеции"Ломм А. В темном городеКулешов Ю. Дежурный по городу слушаетГансовский С. Восемнадцатое царствоГансовский С. МечтаОстровер А. Удивительная история, или Повесть о том, как была похищена рукопись Аристотеля и что с ней приключилосьРосоховатский И. Виток историиКальма Н. Капитан Большое сердцеПоповский А. ИспытаниеРысс Е. Охотник за браконьерамиКотляр Ю. “Темное”Давыдов Ю. И попал Дементий в чужие края…Парнов Е., Емцев М.
Очередной сборник «Пути в незнаемое» содержит произведения писателей, рассказывающих о различных направлениях современного научного поиска: математические подходы к проблемам биологической эволюции, будущее мировой энергетики, лесомелиорация в Нечерноземье, истоки нечаевщины в русском революционном движении. Читатель найдет в этой книге воспоминания и очерки об Эйнштейне, Капице, Ландау, рассказ о юности физиолога Павлова, познакомится с историей создания отечественного искусственного алмаза.
«Капитаны ищут путь» — повествование о бескорыстном мужестве открывателей заколдованной дороги из Атлантического океана в Тихий океан, морской дороги, которая зовется Северо-западным проходом.С борта русского брига читатель увидит и плотные заросли тропиков, и мрачные воды залива Коцебу. Следуя за отрядом Джона Франклина, пройдет канадскими дебрями, проберется к устью реки Коппермайн. А потом, стоя у штурвала норвежской яхты, совершит плавание под командой Руаля Амундсена…Загадку Северо-западного прохода решала еще одна экспедиция.
«… Елисеев жил среди туарегов, как Алеко среди цыган.Он сидел с ними у вечерних костров, ел асинко – вкусную кашу, ел мясо, жаренное на углях и приправленное ароматными травами, пил кислое молоко. Он спал в шатрах туарегов и ездил с ними охотиться на страусов.Диву давался Елисеев, когда туарег, даже не склоняясь с седла, по едва приметному, заметенному песком следу определял, сколько верблюдов прошло здесь, тяжела или легка их ноша, спешат погонщики или нет. Диву давался, наблюдая, как туарег рассчитывал направление в пустыне по виду дюн, по полету птицы, по движению облаков… Глаза у туарегов были поистине орлиные.
«… В госпитале всегда было людно. Не одних лишь жителей Аддис-Абебы лечили русские медики. С плоскогорий, выглаженных ветрами, из речных долин, пойманных в лиановые тенета, тропами и бездорожьем, пешком и на мулах, в одиночку и семьями сходились сюда северяне тигре и южане сидама, харари из Харара и окрестностей его, амхарцы, самые в Эфиопии многочисленные, и люди из племени хамир, самого, наверное, в стране малочисленного… Разноязыкий говор звучал у стен госпиталя – то богатый гласными, плавный, как колыханье трав на пастбищах, то бурно-восклицающий, как громкий горный ручей, то глухо-гортанный, словно бы доносящийся из душных ущелий.
«Микерия Нильская Лилия» ученого-ориенталиста, журналиста и писателя О. И Сенковского (1800–1858) — любопытная египетская фантазия, не переиздававшаяся более 150 лет. Глубокомысленные египтософские построения сочетаются в этой повести с вольтерьянским остроумием и пародийной наукообразностью. Издание сопровождается оригинальными иллюстрациями.
В книге собраны написанные в последние годы повести, в которых прослеживаются судьбы героев в реалиях и исторических аспектах современной украинской жизни. Автор — врач-терапевт, доктор медицинских наук, более тридцати лет занимается литературой. В издательстве «Алетейя» опубликованы его романы «Братья», «Ампрант», «Ходили мы походами» и «Скверное дело».
Пятьсот лет назад тверской купец Афанасий Никитин — первым русским путешественником — попал за три моря, в далекую Индию. Около четырех лет пробыл он там и о том, что видел и узнал, оставил записки. По ним и написана эта повесть.
Властительница Рима. Герцогиня Сполетская, маркиза Тосканская, супруга итальянского короля. Убийца пап Иоанна Х и Стефана VII. Любовница пап Сергия III, Анастасия III, Льва VI. Мать принцепса Альбериха. Мать и — о, ужас! — любовница папы Иоанна XI, бабка и — ……! — любовница папы Иоанна XII. Это все о ней. О прекрасной и порочной, преступной и обольстительной Мароции Теофилакт. «Выживая — выживай!» — третья книга серии «Kyrie Eleison» о периоде порнократии в истории Римско-католической церкви.
Три года преступлений и бесчестья выпали на долю Италии на исходе IX века. По истечении этих лет рухнул в пропасть казавшийся незыблемым авторитет Римской церкви, устроившей суд над мертвецом и за три года сменившей сразу шесть своих верховных иерархов. К исходу этих лет в густой и заиленный сумрак неопределенности опустилась судьба всего Итальянского королевства. «Приговоренные ко тьме» — продолжение романа «Трупный синод» и вторая книга о периоде «порнократии» в истории католической церкви.
Действия в романе происходят во времена противостояния Великого княжества Литовского и московского князя Ивана III. Автор, доктор исторических наук, профессор Петр Гаврилович Чигринов, живо и достоверно рисует картину смены власти и правителей, борьбу за земли между Москвой и Литвой и то, как это меняло жизнь людей в обоих княжествах. Король польский и великий князь литовский Казимир, его сыновья Александр и Сигизмунд, московский великий князь Иван III и другие исторические фигуры, их политические решения и действия на страницах книги становятся понятными, определенными образом жизни, мировоззрением героев и хитросплетениями человеческих судеб и взаимоотношений. Для тех, кто интересуется историческим прошлым.
Эта книга знакомит читателя с жизнью автора популярнейших рассказов о Шерлоке Холмсе и других известнейших в свое время произведений. О нем рассказывают литераторы различных направлений: мастер детектива Джон Диксон Карр и мемуарист и биограф Хескет Пирсон.
Художественно-документальные повести посвящены русским писателям — В. Г. Теплякову, А. П. Баласогло, Я. П. Полонскому. Оригинальные, самобытные поэты, они сыграли определенную роль в развитии русской культуры и общественного движения.
Первая научная биография выдающегося советского писателя М. А. Булгакова — плод многолетней работы автора. Множество документов, свидетельств современников писателя дали возможность автору не только скрупулезно воссоздать вехи жизни Булгакова, но и его творческий облик. Книга написана в яркой художественно-публицистической манере. Жизнь писателя дается на широком историческом фоне эпохи, ее литературной и социальной жизни.Для широкого круга читателей.
Книжная судьба В. Ходасевича на родине после шести с лишним десятилетий перерыва продолжается не сборником стихов или воспоминаний, не книгой о Пушкине, но биографией Державина.Державин интересовал Ходасевича на протяжении всей жизни. Заслуга нового прочтения и нового открытия Державина всецело принадлежит «серебряному веку». Из забвения творчество поэта вывели Б. Садовской, Б. Грифцов.В. Ходасевич сыграл в этом «открытии» самую значительную роль.Читателю, который бы хотел познакомиться с судьбой Державина, трудно порекомендовать более ответственное чтение.