Вечер с вампиром - [5]

Парень засмеялся низким, утробным смехом, а я, подавляя тошноту, опустилась на табурет, стоящий с моей стороны стойки. Глядя на него, смеющегося, я поняла, что в этом парне так перепугало Митрича. Хотя я и была подготовлена его бредовым признанием, но все равно, от вида его влажно блеснувших клыков мне стало не по себе, а по спине пробежали мурашки озноба. Он перестал улыбаться и теперь пристально смотрел на меня. На его щеках разгорался темный румянец.

— Не хочешь выйти из-за стойки и присоединиться ко мне?

Этот его вкрадчивый голос напугал меня больше, чем вид вампирских клыков.

— Сядем за столик, посидим, поговорим.

Его голос странно завораживал. Я уже не чувствовала отвращения и страха, меня словно укачивало на воздушных волнах покоя и неги.

— Я дам тебе вечность, — слышала я произносимые им слова и это при том, что его губы не двигались. Я невольно заглянула в глаза вампира и их темнота безраздельно завладела мной, но вместе с тем, я увидела в них бесконечную усталость и равнодушие.

— Н-нет, спасибо… Вечность мне не нужна… мне бы экзамены сдать… — зачем-то пробормотала я.

Он невольно моргнул и холодная отстраненность в его взгляде исчезла и хотя смотрел на меня нахмурившись, в его темных глазах заиграли искорки смеха. Он недоверчиво спросил:

— Ты… серьезно?

— Ага. Вглядевшись в меня, и, видимо, прочитав мои мысли, растерянно проговорил:

— Да… кажется серьезно… — и вдруг, заметно расслабился, даже выдохнул, словно сбрасывая с плеч тяжелую ношу, покачал головой, неожиданно добавив: — Ну и правильно.

Как-то не по-вампирски это у него получилось, а по-человечески устало. Тогда расхрабрившись, стараясь казаться вежливо отстраненной, я спросила:

— И много ты покусал?

— Только одну девочку, которую сбила машина. Родители ее очень меня умоляли…

Мы немного помолчали. Он задумчиво потягивал свою «Кровавую Мэри», а я смотрела на него, борясь с искушением, но наконец не выдержала и опять спросила:

— Скажи, как ты дошел до жизни такой?

— Можно подумать, тебе это интересно… — проворчал он лениво, однако взгляд оставался добродушным.

— Если бы не было интересно, я бы не спрашивала.

Парадоксально, но я начинала привыкать, что передо мной сидит всамделишный, настоящий вампир. Парень вдруг прыснул в стакан и глянул на меня смеющимися глазами. Черт!

— Я хотела сказать, то есть подумать, что ты не киношный, не чокнутый, а реальный… — начала оправдываться я.

— Расслабься, меня уже ничто не может обидеть. Ты просто посиди со мной, ладно? Давно не говорил с хорошей девчонкой.

— Ты хотел сказать: «с хорошим человеком»?

— Нет, именно «с хорошей девчонкой». В вас, бабах, порой такой дряни понамешано.

— Понимаю. Тебя бросила твоя девушка.

— Не бросила. Просто не дождалась. Человека бросают, когда понимают, что жить с ним невозможно, не тот человек оказался. А когда девчонка не может дождаться парня, это значит, что ей так хочется замуж, аж свербит. И не важно за кого, лишь бы взяли.

— Ты всегда был таким циничным?

— А разве я не прав? — он снова глянул на меня с обостренным вниманием: — Возражай вслух, чего боишься?

— Я не боюсь, просто думаю как поточней высказаться.

— Ты говори, а я пойму.

— Ну, хорошо. Такие девушки, о которых ты только что сказал, не очень уверены в себе. Парень, которого она ждет, возвращается из армии чуть ли не суперменом, пройдя суровое испытание мужской жизнью и смотрит он на свою избранницу не как раньше, восторженными глазами юнца. Некоторые девушки уже по письмам своих парней чувствуют, что их друг здорово изменился, или что у него появилась другая и может потому спешат устроить свою судьбу.

— Убедительно. Скорей всего та, что не стала ждать меня с войны, из моих писем почувствовала, что я изменился, что я уже не тот которого она знала, что возможно, я уже не человек…

— Так, ты… вы преобразились на войне?

— Да, в Великую Отечественную, когда наша часть стояла в Карпатах. Я служил в разведке и осматриваясь в здешних лесах, забрел на заброшенный хутор. Но там обретался древний дед, который приветил меня: накормил, напоил, спать уложил, ну а потом укусил. Ну и… Тогда мое преображение было довольно легко скрыть и… тогда я был сыт всегда. Но я, знаешь ли, был довольно идейным вампиром и пил только фашистскую кровь. Особенно любил гестаповцев, которых рвал на куски.

Однажды заслонил собою от автоматной очереди комбрига и, черт меня дернул, после этого вернуться с поля боя в нашу часть. Оказывается многие ребята видели, как меня прошило автоматной очередью, а я как ни в чем ни бывало продолжаю расхаживать по белу свету. Меня начали сторониться и, в конце концов, комбриг вызвал меня к себе. Пришлось все ему рассказать. Он долго матерился, но кажется поверил, потому что, как только стало известно, что к нам в часть едет особист, комбриг отправил меня к партизанам. Там, в лесах, я резвился до конца войны. Плохо ли: уйдешь ночью в разведку, подпитаешься немецкой кровушкой, а утром в землянку — на целый день отсыпаться. К концу войны какая-то сука, из так называемых однополчан, стукнула на меня и я был взят в особый отдел. Он замолчал, уйдя в воспоминания. То, что они были не из приятных, выдавало болезненное подрагивание его губ.