Вдова - [75]

— Погоди немного, сволочь! — проревел Квик под свист ветра. — Посмотрим, что там у тебя в брюхе.

Уже трижды трибуна то увеличивалась, то исчезала прямо на его глазах, остались позади крошечные силуэты в белых комбинезонах, от которых зависело его будущее. Четвертый круг позволил ему отчетливо запечатлеть в памяти все сложности трассы, идеальные траектории, дистанцию минимального торможения до поворота. Но в гонке — он хорошо это знал — одного лишь умения недостаточно. Выигрывает тот, кто способен бросить вызов смерти, кто снимет ногу со сцепления последним, когда границы безопасности уже не существует. А Квик любил рисковать! За рулем он звал смерть, насмехался над ней, оскорблял ее, отлично зная, что она над ним не властна, что в любой момент он может справиться с ней, избежать ловушек.

Выходя из виража, он увеличил скорость, резко перешел со второй на третью и нажал на педаль, пьянея от радостной злости. Трибуна всего в трехстах метрах, пятый круг сейчас начнется. Теперь он покажет класс!

Отныне для Квика не существовало ничего, кроме трассы и его самого. В этом «он сам» срастались, сливаясь воедино, болид и его тело, сливались так, что невозможно было различить, где проходит граница между человеческой плотью и металлом.

Тень его машины в сотую долю секунды скользнула по асфальту трибуны, которой Квик уже не видел, ибо глаза его были устремлены на трассу. Заезжая на кривые, он проскакивал их на грани заноса, почти одновременно нажимая на тормоз и газ, тормозя лишь тогда, когда это казалось невозможным, используя все пять скоростей, подобно пианисту-виртуозу, чьи пальцы так и порхают по клавишам. Все его существо пело от наслаждения собственным мастерством. Песне счастья вторил рев мотора.

Едва он закончил круг, Селлерс нажал на хронометр и подавил улыбку восхищения, которая наползла на его губы: для новичка время, которое тот показывал, было прямо-таки фантастическим. Но на вопросительные взгляды присутствующих он ответил небрежно:

— Что-то парень, конечно, может. Только чтоб машину не долбанул.

— Да ты скажи прямо, будет толк из этого блондинчика? — обратился к нему один из механиков. — Видел, как он идет? — спросил он, поворачиваясь к Томасу.

Тот рассеянно посмотрел на край дорожки, где только что прошла машина, и сказал:

— Да. Жаль…

— Что ты сказал?

— Ничего.

* * *

Они пришли вшестером. Профессионалы. Все произошло со смехотворной легкостью. Когда в резиденции раздался звонок, Фредерик приблизился к окошку и недоверчиво спросил:

— Что вам угодно?

— Телефон! Там раненая! Быстрей!

Сторож сделал несколько нерешительных шагов. Какое ему до этого дело? Пусть убираются отсюда вон! Но перед ним стоял растерянный человек, поддерживая молодую женщину с залитым кровью лицом.

— Куда звонить, говорите!

Женщина принялась громко стонать. Мужчина умолял:

— Помогите мне! Поддержите ее! Она может умереть, понимаете?

Ворча, Фредерик вернулся в свое убежище, сунул кольт в карман и включил механизм, который открывал вход.

— Быстрей! Быстрей! — повторял мужчина.

Фредерик подошел и наклонился к женщине. И вдруг у него в мозгу вспыхнуло пламя, а потом наступил мрак. Женщина выпрямилась, вытерла гемоглобин, которым было вымазано ее лицо. Ее спутник, пряча дубинку под пиджак, тихо посвистел, заложив в рот пальцы. Четыре силуэта вышли из тени.

— Перенесите его в кладовую. Кляп и лейкопластырь — на глаза. Надя, ты останешься и приглядишь за ним. Остальные — пошли!

Шествие возглавляли отец Пьер и брат Жан. Карман отца Пьера, настоящее имя которого было Лу Скализи, оттягивали дубликаты ключей из связки Урсулы. На жаргоне он был «рулем» — то есть человеком, который оказывал всем, кто мог хорошо заплатить, определенного рода услуги, связанные с большим риском. Полиции в разных уголках страны он был известен, но, по его словам, не провел и года в тюрьме, хотя имел на совести двадцать семь убийств. Впрочем, совести у него не было. Зато благодаря клиентуре, как правило высокопоставленным чиновникам и агентам секретных служб, ему все сходило с рук.

То же можно было сказать и о брате Жане, которому в начале его карьеры не так повезло, как отцу Пьеру: он провел два года в Алькатраце под своим настоящим именем — Эдди Бонато. Он тоже числился вне закона, но полиция была к нему на редкость снисходительна.

— Бебе и Луиджи, вы нас прикроете. Эдди со мной! Ангус, за тобой телефон! Вперед!

Одним движением пятеро мужчин натянули на лица шелковые чулки. Было два часа ночи. Скализи покопался в замке главного входа, и двери бесшумно растворились. Как только ночные гости вошли в дом, не было произнесено ни одного слова. Они провели не один час над изучением плана-схемы дома и точно знали, где находится каждая вещь и где спит прислуга. Ангус погрузился в темноту холла прихожей с непринужденностью человека, живущего здесь с самого детства. Он перерезал телефонные провода. Скализи и Эдди добрались до винтовой лестницы. Нужная им комната находилась на втором этаже, в глубине коридора, откуда открывался вид на вход в резиденцию.

Как и предполагалось, там никого не было. Они снова спустились в холл, где трое спокойно ждали их.