Вдали от тебя - [46]

— И я люблю Трева, — говорю я. — Настолько, что не могу так с ним поступить. Не могу использовать его как ширму лишь потому, что это безопасно, или из-за твоего желания.

— Будь умнее, Софи, — в ее голосе больше угрозы, нежели мольбы. Раньше такого не было. — Выбери его.

Я отхожу от нее — это почти легко, будто мною кто-то управляет, — но оборачиваюсь, едва дойдя до выхода. Она стоит у зеркала, наблюдая за мной в отражении, и я ловлю ее взгляд.

— Я выберу тебя. Неважно, насколько это трудно. Неважно, что скажут люди. Всякий раз я выберу тебя. Пора и тебе сделать этот выбор.

Закрывая за собой дверь, я слышу, как она плачет.

41

СЕЙЧАС (ИЮНЬ)

Трев подпирает спиной дверь, длительное время храня молчание.

Нам обоим больше нечего сказать.

Слов уже не осталось.

Только наконец открывшаяся правда. Ее бремя накрывает его, разрушая изнутри. Ненавижу себя за то, что так поступила, что причинила ему такую боль, но в то же время мне становится легче.

Он — все, что у меня осталось, мой друг по умолчанию. Безмолвное, стабильное присутствие которого в моей жизни не дает мне пропасть. Я столько раз пользовалась этой стабильностью, что не могу прекратить даже сейчас, и от этого на душе еще отвратнее.

Он резко возвращается к жизни, словно правда, которую я в него бросила, его заморозила. Он выпрямляется и начинает быстро говорить, стаккато срывается с напряженных губ:

— Если наркотики не причем, мне нужно рассказать маме. Полиция...

— Нет, ни за что.

— Но если ты считаешь, что у тебя есть зацепка...

— Ничего у меня нет, — перебиваю я. — Только записи Мины по нераскрытому делу трехлетней давности. У меня нет доказательств того, что ей угрожали. Я не могу пойти к детективу Джеймсу и типа: «Здрасьте, вот вам прорыв в расследовании, которому, по-вашему, я препятствую».

— Но если Кайл объяснит, что лжесвидетельствовал, то они обязаны тебе поверить.

— Черта с два. Там обнаружили наркотики. На пузырьке были мои отпечатки пальцев. Пока делом руководит детектив Джеймс, я лгунья, которая покрывает своего дилера. И какие-то заметки Мины по делу Джеки вряд ли что-то изменят. Но очень поможет выяснение, кто же угрожал Мине. Кто бы ни избавился от Джеки, он же убил и Мину — и я найду его.

— Ты с ума сошла? — вопрошает Трев. — Мину убили, потому что она слишком близко подобралась к нему. И теперь что, ты хочешь начать расследование? Жить надоело?

Отскакиваю как можно дальше от него, меня пробирает дрожь. Он слишком зациклен на своей боли и даже не замечает, в каком состоянии я. Или, может, я слишком на него давлю, что раньше было любимым делом Мины.

— Я делаю это ради Мины. Ты всерьез считаешь, что спустя три года Джеки до сих пор жива? Ее убил тот ублюдок в маске. А после он убил и Мину, потому что она очень много узнала. Он должен заплатить за содеянное.

— И заплатит. Но это работа полиции. Ты можешь пострадать, если продолжишь в том же духе, — сквозь зубы произносит Трев.

Я глубоко вздыхаю:

— Я не Мина. Я не буду держать все в тайне. Мне помогают Кайл и моя подруга Рейчел. Но чтобы полиция меня выслушала, мне нужны доказательства, которые Мина искала после исчезновения Джеки, и что ей угрожали из-за этого. Вы с Кайлом ничего не нашли, так?

Трев качает головой.

— Значит, нужно составить список людей, которые были в курсе расследования Мины, и сузить его до вероятных подозреваемых.

Трев хватается за волосы:

— Безумие.

— Но что еще мне остается? Не могу сидеть сложа руки в надежде, что его поймает полиция. Я понимаю, что ты принял прошлое и все такое, но я не могу. Пока не могу.

Самое ужасное, что я могла ему сказать — и до меня доходит это в тот же момент, как слова слетают с губ. Раскрасневшись, он распахивает серые глаза.

— Принял прошлое? — Он выплевывает слова, словно они ядовиты. — Она была моей младшей сестренкой. Я практически воспитал ее после смерти папы. Я должен был быть рядом с ней, когда она добивалась от жизни всего, чего хотела. Она должна была стать тетей моим детям, как я ее — дядей. Я не должен был ее терять. Я бы сделал ради нее что угодно.

— Тогда помоги мне! — рявкаю я. — Перестань на меня орать и помоги уже. Я сделаю это с тобой или без тебя, но предпочла бы все же с тобой. Ты ее понимал.

— Похоже, что ни черта я ее не понимал, — говорит Трев, и меня снова и снова поражает осознание, что Трев потерял не только Мину. Он потерял и меня — тот яркий, сияющий образ меня, которой не имеет ничего общего с реальностью.

Мне хочется обнять его, как-то успокоить, но я проявляю благоразумие. Решаюсь просто подойти ближе, на расстояние вытянутой руки.

— Ты понимал ее, — произношу я. — Остальные только думали, что понимали. Она любила тебя, Трев. Очень любила.

Трев был вторым любимым человеком Мины. Вторым исповедником, после меня. Мне даже кажется, не будь я центром этого переполоха, она бы рассказала ему всю правду о себе.

Может, он бы принял ее легче. Раз она грелась в лучах его принятия, то это дало бы ей силы освободиться.

Я не знаю. И не узнаю уже никогда. Такие мысли подобны мазохизму, как те часы, что я провела в реабилитации, сплетая прекрасный сценарий наших жизней, где она признается всем и это не имеет значения, представляя будущее, наполненное выпускными платьями, медленными танцами и обещаниями, которые никогда не нарушат.