Вчера - [30]

Вдруг она приблизилась к Семёну, обняла и крепко поцеловала в губы. Он из уважения к их прошлым отношениям стоял, как истукан, слушал и ждал чего–то необычного. И оно совершилось, в ту далекую ханжескую эпоху невообразимое и немыслимое. Алка выдернула из пояса Сенькиных брюк ремень и резко распахнула халатик, под которым было только алебастровое, никогда не загоравшее тело северянки.

— Бей меня, Сенька, пори! Я же такая дрянь, если бы ты знал… Ну же, лупи, не жалей! Это только для тебя! Пожалуйста! Бей же! Милый!..

Сенька облапил её и понес на кровать, но она вырвалась, трахнула его по бесстыжей роже и нырнула под одеяло. Затем получилась прямо ерунда какая–то. Она гибко выпрыгнула из кровати, на лету сбросив ночнушку.

— Ну, я же прошу тебя! Что же ты? Бей! — произнесла она глухо. — Но я, пойми, не могу с тобой!..

Сербу опалило жаром девичьего тела, стыдом, властным толчком инстинкта. Однако заглянув в её сумасшедшие зеленоватые, почти карие, «чайного цвета» глаза, он медленно подошел к ней и с размаху ударил по щеке ладонью. Она отклонилась, но устояла. Он бил ещё и ещё, злобно и подло.

Семён так и не понял, под влиянием какой дьявольской силы взял у неё ремень и первый раз несильно хлопнул по нежной белой попе. И продолжал бить. Бить женщину! Девчёнку! Может быть потому, что она начала фантастически извиваться и стонать.

— Бей же, пожалуйста. Сильнее! Сладкий мой, не жалей меня, подлую, лупи сучку магаданскую!..

Внезапно Сенька осознал, что уже крепко исхлестал её. На спине, ягодицах и на бёдрах алели десятки следов. Но вот он как бы очнулся от гипноза и вдел ремень в брюки. Алла повернулась ко нему и поцеловала сердечным благодарным поцелуем. Потупив глаза, Семён засобирался. Возможно, позорно покраснел, потому что лицо горело от стыда. К какой тайне он прикоснулся? Как поднял руку на женщину? Как мог так низко пасть, он, всегда воспринимавший женщину, как божественное явление?..

— Я завтра уезжаю на неделю в Ленинград. Придёшь меня провести? — Она уже наглухо застегнула халат и поправляла волосы. Застегивай, не застегивай, — он видел ее, искромсанную, сквозь халат каким–то рентгеновским зрением.

Он кивнул. Как было не придти?

Затем убежал, едва не плача. Алёна не сказала никому ни слова о случившемся. Потом, после каникул, у них восстановится прежняя неразливанная дружба.

На следующий день они встретились на Ленинградском вокзале, прошли к поезду. Зашли в вагон. Она ехала всего только с небольшим баульчиком.

— Не сомневайся, меня там ждут. Мама всё организовала, так что лето будет трудное, но результативное… Если бы ты только знал, какая бывает страшная жизнь… Не спрашивай меня ни о чём, всё равно не расскажу. А быть может, и расскажу, но не сразу… Когда–нибудь потом. Прости!.. Но вернусь я уже замужней дамой…

Пока молодёжь разговаривала, объявили отправление. Под влиянием сложных чувств Сенька решил, что проведёт Алёну до первой остановки в Клину. Звякнула сцепка вагонов, и экспресс погнал в сторону Питера. Часа через два, когда ребята выкурили в тамбуре почти пачку «Казбека», показался Клин. Проводница вышла в тамбур, открыла дверь, высунулась в неё, готовясь подержать на виду, для сведения помощника машиниста паровоза жёлтый флажок, как знак порядка в вагоне, и Семён спросил её, сколько простоим в Клину.

— Нисколько, первая остановка через полтора часа в Калинине, — ответила пожилая тетка, чем очень его впечатлила.

Поезд замедлил ход, и надо было принимать мужское решение. Сенька крепко поцеловал Аллу и оттеснил проводницу от проёма двери.

— Ты чё? Ненормальный? Меня же премии лишат, придурок! — попыталась ухватить его за рукав тётка, но Сенька уже спустился на последнюю ступеньку с левой по ходу поезда стороны. Границы станции уже заканчивались, приближался выходной семафор. Ну же! Он прыгнул, пытаясь побежать вслед вагону, чтобы устоять на ногах. Однако метров через надцать всё–таки его швырнуло грудью в гравий.

Спасибо, никаких столбиков или камней на пути падения не оказалось. Его несколько раз перевернуло и бросило фэйсом в отсыпку пути. С трудом встав, джентльмен побрёл к вокзалу, нашёл кран с водой, умыл окровавленное лицо. Слава Богу, никаких переломов или других серьезных повреждений не оказалось. Сенька зашёл в вокзал, чтобы изучить расписание пригородных поездов на Москву…

Через пару дней он сам уезжал в Запорожье. Семёна провожала Нина. Царапины на лице скрыть было невозможно, и он ей всё рассказал про Аллу. Нина улыбнулась и сказала, что таких оригинальных девчёнок в высотке тоже встречала. Алкины странности неопасны, хотя действительно очень редки.

— Несчастная она баба! — подвела итог Нинуля. — Но ты вёл себя безупречно, и я горжусь тобой!

Лето в Запорожье получилось нескладное. Видя Сенькины мучения с сердцем, мама уговорила его провести лечение у гомеопата. Он тогда считал гомеопатов шарлатанами. Но, чтобы не расстраивать маму, пошел с ней на приём к какому–то местному гомеопатическому светилу. Тому было под девяносто. Он не раздевал Сеньку, не прослушивал. Просто поговорил с больным пару минут и начал выписывать рецепты. Выписывал мучительно долго. Сказал, что все прописи надо пить строго по часам, как указано. Станет легче уже через десять дней, но надо набраться терпения и пить лекарства не менее месяца.