Вчера - [3]

Бабуля сломя голову бежала готовить своим хлопцам–трактористам, дед уходил за почтой, Сенька оставался один и уходил в огород или палисадник играть с травами, деревьями, муравьями и кошками. Любовь и благодарность к этим созданиям природы, разделившим с ним детство, он пронёс через всю жизнь…

Особенно загадочны растения. Да, это то, что не предаст, думал Сенька, когда его затем во взрослом жизни крепко помотали года. Иногда думалось, что мир растений не менее разумен, чем мир животных. Просто их эволюция создала такие формы разума, которые не только нам непонятны в принципе, но даже неясно, где эти мыслительные «механизмы» расположены. Но несомненно, что растения разбираются в окружающем пространстве не хуже нас…

О самом факте Сенькиного рождения мама упоминала в разговорах вскользь, так же, как и об отце. Видно, хороших воспоминаний память о главных её мужчинах, не сохранила. Однако краткость маминой информации заставляет кое–что добавить.

Итак, Семён Серба родился 23 апреля 1935 года (свидетельство о рождении № 1333 от 29.04.35 г.), а примерно за полтора года до этого Сенькина мать познакомилась с его будущим отцом. Серба Станислав Степанович работал тогда кем–то вроде ревизора в системе «Дорресторана» на бывшей Екатерининской (тогда уже Сталинской) железной дороге, где короткое время Сенькина мама работала в учёте. Подробностями их знакомства и женитьбы она, злясь на Станислава, не баловала интересующихся и в последующем, так что в Сенькиной памяти остались лишь ее единичные отрывочные высказывания.

Их брак, вопреки тогдашней моде, был официальным, в ЗАГСе. Сохранилось брачное свидетельство № 603 от 9.02.34 г. Анна Николаевна утверждала, что был даже исполнительный лист на алименты, но Сенька ни самого исполнительного, ни алиментов никогда не видел, а когда спустя двадцать пять лет после рождения узнал отцову родню и узнал, что отец якобы был до мамы женат на другой женщине и имел от неё дочь, то очень расстроился. Но это, конечно, не Сенькино дело. Но все–таки отметим, что породив Сеньку (не будем мелочны по отношению к своим отцам), он (по версии мамы) незамедлительно расстался с матерью, не помогал ей и сына видеть не старался (или от Семёна скрывали его попытки в этом направлении), так что Сенька за всю сознательную жизнь повидал его один раз, как он приехал на десять минут в гости, когда Семёну было семь лет, то есть в 1942‑м году, о чем позже.

Уже в сознательном возрасте Семён узнал, что всё было не совсем так, как ему говорили в подростковом возрасте. Оказалось, что в 1935 году отец был выслан из Запорожья по мотивам непролетарского происхождения (Сенькин дед Степан Григорьевич якобы был лицом духовным да к тому ещё и раскулаченным). Высылка от ссылки отличалась тем, что высылаемый мог выбрать любое место жительства, кроме 70 самых важных городов СССР. Обладавший прирожденным украинским чувством юмора Сенькин отец выбрал Бахчисарай в Крыму. Брак, естественно, распался. Мама, уволенная с «Запорожстали» с вольчьим билетом по тем же мотивам и тихо, как мышка, работавшая по поддельной трудовой книжке, само собой, не могла рисковать своим местом и интересами ребенка и последовать за отцом в место его высылки не захотела. Да и не декабристка была по натуре…

Как видим, не было веских причин для молодой женщины ждать возвращения мужа, когда его там простит Советская власть, год от года только сильнее закручивавшая гайки репрессий. В конце концов жизнь сблизила её с формально сводным братом Георгием Калистратовичем Евтушенком, который хотя и был на пять лет моложе Анны, но по врожденной интеллигентности характера пошел на этот роман, да и она в те годы была очень хороша собой. Их связывало красивое чувство, о чем говорили десятки его флотских писем, бережно хранимых Анной, которые уже в послевоенные годы подростком Сенька часто тайком перечитывал, сопереживая сердечным волнениям взрослых. А вдруг именно эти письма помогли ему воспитать в себе уважительное отношение к женщине, потому что привычный бытовой советский цинизм так и не одолел его в годы взрослости.

О довоенных годах Семён почти ничего не помнил. Так, несколько ярких эпизодов. Одно из пожизненных впечатлений связано с первым его путешествием. Понятно, что поездка в Николаев не могла не запомниться. Ездили в гости к дяде Жоре, которого мама предпочитала называть Гришей. Она говорила, что Жора — имя для уркаганов. С неделю назад Сенька с мамой или, вернее, мама с Сенькой, поехали проведать Георгия в закрытом режимном городе Николаеве, как Сенька потом узнает, одной из баз Черноморского флота.

В Херсон из Запорожья приплыли пароходом, что совершенно не запомнилось. Когда другим пароходом шли в Николаев, то ночью приключилась какая–то авария. Пароход вдруг остановился, взревела сирена. Собственно, от этой сирены Сенька и проснулся. И крепко, на всю жизнь, запомнил, как мама таскала его с безумными воплями с палубы на палубу, а он совсем не боялся, потому что очень хотел спать, а в такой суете и дерготне разве уснешь?

Даже взрослым человеком Сенька отчетливо помнил, как его разбудило поспешное мамино тормошение, малахольные крики беспорядочно бегавших по палубе людей, резкий свет каких–то мощных ламп, громыханье металла по металлу, великая суета.