Важные годы - [10]

Моим любимым маршрутом (по которому я водила группы более десяти раз) был поход на каноэ по реке Суони: почти 600 километров, от истоков реки у болота Окефеноки в Джорджии, по северной части Флориды до песчаного побережья Мексиканского залива. В таких походах принимали участие подростки, в отношении которых были вынесены судебные решения, – так официально именуются подростки, которых в народе тепло называли «лесной братвой». Это были дети из бедных городских кварталов или сельской глубинки, совершившие разные преступления: крупные кражи, нападение с нанесением побоев, сбыт наркотиков – все что угодно, кроме убийства. На реке под моим присмотром они отбывали наказание.

Эта работа мне очень нравилась. У подростков, которым пришлось побывать в исправительных учреждениях, я научилась приемам игры в пики. Когда по вечерам ребята укладывались в палатках в спальные мешки, я сидела рядом и читала им на ночь истории из книг, таких, например, как «Остров сокровищ». Я часто видела, что эти подростки ведут себя как обычные дети, прыгая в воду с берега реки, – и казалось, их проблемы отступали куда-то очень далеко. Однако реальность все-таки не отпускала их. Когда мне самой было всего двадцать четыре года, во время путешествия по реке Суони мне пришлось сообщить одной девочке (пятнадцатилетней матери двоих детей) о том, что ее мать умерла от СПИДа.

Я думала, что моя работа в программе Outward Bound продлится один-два года. Но не успела я оглянуться, как прошло целых четыре. Однажды во время перерыва между экспедициями я отправилась в тот город, в котором училась в колледже, и встретилась там со своей наставницей. Я до сих пор помню, как она поинтересовалась: «Ты еще не задумывалась о поступлении в университет?» Это была моя доза реальности. Я действительно хотела поступить в университет, поскольку уже начала уставать от программы Outward Bound. Наставница сказала, что если я не передумала, то самое время сделать это. «Чего ты ждешь?» – недоумевала она. По всей вероятности, я просто ждала, чтобы кто-то призвал меня к действию. И я начала действовать.

Во время собеседований при поступлении на специальность «клиническая психология» часто можно встретить недавних выпускников колледжей в плохо сидящих костюмах, с новыми кожаными портфелями в руках. Когда я пришла на такое собеседование, на мне тоже был какой-то нелепый костюм, а в руках – новый кожаный портфель. Так как я провела несколько последних лет в лесу, мне было немного не по себе, поэтому я заполнила портфель научными статьями того преподавателя, к которому пришла на собеседование. Я приготовилась со знанием дела обсуждать его клинические эксперименты и делать вид, что меня очень интересуют исследования, которыми я, скорее всего, никогда не буду заниматься.

Однако никто так и не захотел говорить со мной об этом.

Только взглянув на мое резюме, преподаватели почти всегда взволнованно начинали с фразы: «Расскажите нам о программе Outward Bound!» Чаще всего они обращались ко мне примерно так: «Значит, вы девушка из Outward Bound!» Еще много лет, даже во время собеседований при поступлении в резидентуру, я большую часть времени отвечала на вопросы о том, что я делала, когда дети убегали в лесные дебри, и безопасно ли купаться в реке, в которой живут аллигаторы. Меня начали ассоциировать с чем-то другим только после того, как я получила докторскую степень в Беркли.

Я рассказала Хелен эту часть истории своей жизни. Я объяснила ей, что возраст от двадцати до тридцати лет – это не совсем то же самое, что годы учебы в колледже. Возможно, для кого-то жизнь в этот период сводится к тому, чтобы добиться членства в братстве Phi Beta Kappa или получить диплом одного из университетов Лиги плюща. Однако гораздо чаще идентичность и карьера зависят не от изученных в колледже предметов и не от среднего балла диплома, а от тех элементов капитала идентичности, которые открывают благоприятные возможности. Меня беспокоило то, что у Хелен нет ни того ни другого.

После того как я посоветовала Хелен найти работу, на одном из наших сеансов она сообщила, что через несколько дней начинает работать в кафе. Она упомянула также о том, что ей предложили пройти собеседование по поводу работы в студии цифровой анимации. Но Хелен не планировала туда идти: работа в кафе казалась ей «прикольной и некорпоративной». Кроме того, по словам Хелен, она не была уверена, что хочет «быть девочкой на побегушках в отделе обработки корреспонденции» в этой анимационной компании.

Когда Хелен сказала, что собирается работать в кафе, я едва не потеряла дар речи. В прошлом мне довелось не раз наблюдать то, что один из моих клиентов назвал этапом Starbucks. Все, что я знала о нехватке вакансий для молодых людей двадцати с лишним лет и капитале идентичности, говорило о том, что Хелен вот-вот сделает неправильный выбор.

В какой-то период большинство двадцати-тридцатилетних (как и я сама в свое время) остаются без работы. В итоге они либо находят занятие, которое не соответствует их квалификации, либо работают на условиях частичной занятости. Иногда это становится временным решением проблемы: позволяет оплачивать счета, пока мы готовимся к сдаче теста при поступлении в магистратуру по курсу менеджмента или пока проходим в ней обучение. Но порой (как в случае с Outward Bound) такая работа позволяет сформировать капитал идентичности, который превосходит по своей значимости все остальное.