Ваятель фараона - [42]

Но прежде чем Бак успел закончить эту фразу. Тутмос бросил взгляд на Ипу. Сердце его затрепетало, когда он увидел скорбное выражение лица друга.

Тутмос ответил не сразу. Наступила тягостная тишина. Все смотрели на Тутмоса. Глубоко вздохнув и глядя прямо в глаза скульптору, он сказал:

– Может быть, было бы лучше, если бы ты выдал свою дочь за моего друга Ипу. – Голос его звучал тихо, но без тени сомнения. – Мне кажется, он был бы лучшим мужем для Бакет. К тому же он заслужил этого больше, чем я!

При слабом свете масляного светильника Тутмос все же увидел, как потемнело лицо Бака. Главный скульптор поднялся и сказал:

– Если ты так думаешь, Тутмос, то нам не о чем говорить друг с другом. – Голос Бака настолько изменился, что Тутмос не сразу узнал его.

Бак направился к двери и вышел.

Комната быстро опустела. Никто из мастеров не сказал ни слова. Они молча поднялись и ушли. Тутмос провел их через приемную и сразу же вернулся, закрыв за ними дверь.

Он мог, конечно, вернуться в свою спальню в домике подмастерья. Но, чувствуя, что за остаток ночи ему уже не удастся заснуть, подошел к столу, над которым висел светильник, и взял в руки гипсовую модель. В мерцающем свете черты лица фараона, казалось, ожили. Только теперь, после мучительного напряжения, которое в течение нескольких недель терзало его душу, Тутмос почувствовал облегчение. Ему хотелось смеяться и плакать. И стало стыдно самого себя. Он молча сел, ощущая, как удары сердца отдаются во всем теле.

– Зачем ты это сделал, Тутмос? Зачем? – внезапно услышал он чей-то голос.

Тутмос сразу же очнулся. Это же был голос друга! Сколько времени он уже не слышал его!

– Ипу! – позвал Тутмос. – Где ты? Иди скорей ко мне, Ипу!

Из дальнего, едва освещенного угла комнаты поднялась коренастая фигура.

– Ты приобрел себе врага, Тутмос! Смертельного врага!

– Зато я сохранил друга! Друга на всю жизнь.

– Ах, Тутмос, если ты это сделал ради меня, то должен сказать, что я недостоин этого!

– Что ты говоришь?! Это ведь я причинял тебе боль! Правда, невольно, не зная сам. Но ведь это задевало тебя за живое. Если ты на меня не сердишься…

– Нет, Тутмос. Но за твое благородство мне приходится платить неблагодарностью.

Слова Ипу поразили Тутмоса, и он не знал, что ему сказать на это. Ипу после недолгого молчания продолжал:

– Еще задолго до твоего прихода мастерскую я часто обменивался с Бакет дружескими словами. Я не делал этого за спиной ее отца, да он и не имел ничего против. «Она еще слишком молода, – сказал он мне однажды. – Но когда придет ее пора, я поговорю с ней о тебе». Эх, мне следовало бы договориться обо всем, прежде чем она увидела тебя!

Через некоторое время после того, как ты начал работать в мастерской, девушка совсем изменилась по отношению ко мне. Когда замечала меня издали, старались уйти подальше. А когда ей не удавалось избежать встречи со мной, лишь коротко и нехотя отвечала на мои вопросы. Я ходил как безумный. Я не мог себе представить, что явилось причиной такой перемены. Я даже не подозревал, что дело в тебе. Мне и в голову не приходила такая мысль: ведь я ни разу не видел, чтобы вы хотя бы говорили друг с другом. Нет, Тутмос, тебе не нужно оправдываться, я знаю, что ты не помышлял о ней до тех пор, пока ее отец при мне не заговорил с тобой об этом. Но я совершенно уверен, что она сама уговорила отца сосватать ее за тебя. У Бака не было оснований противоречить ее желанию. Это было еще до того, как царь пожаловал тебе мастерскую, но и тогда уже было ясно, что ты пойдешь дальше меня.

Ну, а что делать теперь? Разве она не возненавидит тебя, когда узнает, что ты отказался от нее? А если я… все-таки женюсь на ней, разве она не будет требовать от меня, чтобы и я ненавидел тебя? И все-таки, мне кажется, тебе не следовало так явно отказывать Баку. Ведь он мог объяснить Бакет, будто он сам передумал. Ах, как прав он был, когда сказал тебе: «Ты слишком мало знаешь о людях, о царях и о правде!».

– Может быть, в отношении людей он и был прав. Что же касается царя, то царь все-таки предпочел мою модель многим другим.

Эти слова Тутмос произнес совсем медленно и так тихо, что их едва можно было разобрать. Но как только Ипу понял смысл сказанного, он возразил:

– Нет, Тутмос! Не царь заметил первым твою работу, а царица. Это Нефертити обратила внимание на гипсовую маску. Для меня до сих пор загадка, как она заметила ее. Твоя модель была заслонена большой каменной чашей, выполненной в виде сирийской крепости с зубчатыми стенами и башнями. Может быть, именно чаша привлекла ее внимание. Наверно, она взглянула в промежуток между башнями, как в окошко, и увидела глаза своего супруга, смотревшие на нее с гипсовой маски. Взор их проник в ее душу, и она, протянув свою прекрасную руку через каменную чашу, достала гипсовую модель, повернулась к Эхнатону и сказала: «Я хочу, чтобы статую для твоего Ка вылепил скульптор, изготовивший эту гипсовую модель». Я случайно стоял совсем близко и все это слышал собственными ушами… Нет! – поправился Ипу. – Я не случайно оказался так близко, я собирался незаметно переставить твою гипсовую маску в другое место, туда, где фараон собирался пройти еще раз. Бак ничего про это не знает, ведь он не слышал слов царицы. Царь подозвал его лишь затем, чтобы узнать имя автора этой работы.