Вавилонские хроники - [5]

Ицхак смотрел на меня и улыбался. В детстве у него были желтые кривые зубы. Теперь же они дивным образом побелели и выпрямились и скалились на меня, как лейб-гвардейцы на параде: ровные и прямые. Металлокерамику себе поставил, подлец.

– Ну, – сказал я после долгого молчания.

Ицхак заговорил:

– Слышь, Баян… Дело такое. Я открываю свою фирму.

– Профиль? – спросил я.

– Прогнозы.

– Слушай, Ицхак, ты хоть и семит, а полный болван. Прогоришь. Здесь же все схвачено. Прогнозами сейчас только ленивый не занимается… Эти лавочки горят только так.

– Моя не прогорит, – сказал Ицхак уверенно. И я понял, что он что-то знает. На жилу какую-то золотую набрел.

Он и в детстве таким был. Однажды в третьем классе мы нашли запрятанную кем-то из старшеклассников картинку «Пляжная девочка». Мы подрались и случайно порвали ее. Даже тогда мне досталась тупая морда этой бабы, а Ицхаку – все интересное.

Ицхак уперся кулаками в табурет и подался вперед. От него так разило одеколоном, что я закашлялся.

– Прогноз, Баян, – дело тонкое. Знаешь, на чем горят другие?

– На вранье.

– На неправильной технологии. Только Оракул держится. Но Оракул, во-первых, находится на государственной дотации и обслуживает интересы государства… Там кое-какие грязные делишки, не хочу сейчас вдаваться. – Он дал мне понять, что ему ведомо очень и очень многое.

Со своей стороны, я очень удачно выказал полное безразличие к его осведомленности.

Тут вошел Мурзик и подал чай.

Я приучил Мурзика сервировать столик на колесиках. Поначалу Мурзик думал, что это забавка такая. Даже кататься пытался, взгромоздив зад на хрупкую мебель. Был вразумлен.

Ицхак схватил чашку, пролил себе на брюки, но даже не заметил этого.

– Баян, – проговорил он многозначительно, – слушай… Темпоральная лингвистика…

Некоторое время Ицхак объяснял мне, что это такое. Я почти не слушал. Так, цеплял краем уха некоторые слова.

– Память языка прочнее памяти текста… Национальное достояние… Кладезь технических решений древности…

Наконец он заговорил о деле.

– Знаешь такую поговорку – «жопой чую»? – спросил он, блестя глазами. Вспомнил о чае, выпил. Чай уже остыл.

Я сказал, что знаю много поговорок родного языка. И что большинство этих поговорок – дурацкие. И что только сумасшедший семит может видеть в них кладезь технических решений древности. У предков в древности не было никаких технических решений. У них ничего не было, кроме зиккуратов, которые они возводили по темноте, невежеству и неверию в прогресс.

– Прогнозы являются неточными, потому что базируются на ошибочной технологии, – сказал Ицхак. – Откуда это безграничное доверие к бездушной технике? Откуда недооценка естественных возможностей человека – кстати, никем до конца не изученных? Известно, что мы используем наше тело всего на восемнадцать и одну шестую процента, а мозг – вообще на сотую долю…

Суть идеи Ицхака заключалась в том, что жопа вавилонянина, получившего высшее техническое образование в лучшем вузе столицы, при надлежащей тренировке, уходе и квалификации может предсказывать грядущее значительно точнее, чем это дано искусственному интеллекту.

– Ну ты даешь!.. – сказал я. – Правду говорят про семитов, что они все того…

– Учти, Баян, проект секретный, – предупредил Ицхак. – Золотая жила… Кавияр столовыми ложками жрать будем, рояль купим, шампанского туда нальем, метресок нагоним – хоть в два ряда на койку клади…

Я подумал немного.

– Так ты что… ты что это, мне жопу тренировать предлагаешь?

– Ну! – сказал Ицхак. – Сам подумай, Баян. Не хочу в это дело посторонних мешать, а ты все-таки одноклассник… Я вообще не хочу развозить большой штат сотрудников. Мы с тобой, менеджер – чтоб на машинке было кому печатать, а в бухгалтеры Аньку позовем.

– Кого?

– Аннини. Помнишь, мы у нее списывали…

Я вспомнил не без труда. Толстая девочка с тугими косичками. От нее всегда пахло потом.

– Но – все в тайне, – повторил Ицхак. – Идея на поверхности лежит, удивляюсь, как никто еще за нее не уцепился. Эх…

Он обернулся и посмотрел на Мурзика. Мурзик пялился на него, явно ничего не понимая из того, что говорилось. Даже рот приоткрыл.

– Слушай, Баян, а это кто? – спросил вдруг Ицхак.

– Мой раб, – нехотя ответил я. – Мама на день рождения прислала… прямо с биржи.

Ицхак еще раз пристально оглядел Мурзика и вдруг сказал:

– Слышь, Баян, давай его убьем. Разгласит, паскуда… Вон, какая у него морда неправдивая…

– Еще чего, – сказал я. – Это мой Мурзик. Мне его мамочка подарила.

– Он все слышал, – упрямо сказал Ицхак и пожевал губами. – Разгласит.

– Молчать будет, – сказал я.

– Ну хоть язык ему отрежь, – попросил Ицхак. – Эх, недоглядел я, надо было его сразу из комнаты выставить.

– Своего раба заводи и отрезай ему, что хочешь, – огрызнулся я. – Мне его потом без языка не продать будет.

– Под твою ответственность, – молвил Ицхак и встал, сверкнув искрой на пиджаке.

* * *

Сказать по правде, лучше всех в нашей фирме живется моей жопе.

Кстати, я не такой хам, как это может показаться. Да, я говорю «жопа». Я открыто говорю «жопа» и никак иначе. Но это проистекает вовсе не от хамства.

Конечно, я мог бы называть жопу, например, ягодицами, задницей, окрестностями ануса, пятой точкой, седалищем, мягким местом, пониже спины и даже «мясистыми лепестками предивного лотоса, сомкнутыми над источником бед и наслаждений, подобно ладоням, заключащим в себе родник неиссякаемый», как именуется жопа в одном гомосексуально-эзотерическом труде.