Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна - [13]

Убитый горем навигатор зацепил рукой за трос, идущий наклонно от опоры к бетону, и тот звякнул. От низкой ноты в горле у таможенника что-то булькнуло, и во рту появился металлический привкус обиды и гнева.

Он собрался дать ему выход, но медные зрачки Ридры уже смотрели на его лицо почти в упор, как минуту назад – мрачная физиономия в оспинах.

– Он еще недавно, – голос был ровный, отчетливый, глаза вцепились в его зрачки, – жил в триплете. В тесном, сложном эмоционально-половом союзе с двумя людьми. И один из них погиб.

Своим жестким тоном Ридра, как ножом, отсекла значительную часть его раздражения, но кусочек остался и выскользнул наружу.

– Извращенцы!

Рон склонил голову набок, и в движении его мышц явно изобразились удивление и боль.

– На транспортном корабле, – повторил он за Калли, – есть такая работа, которая двум людям не под силу. Слишком сложно.

– Я понимаю.

«Эх, и мальчишку обидел», – подумал он.

Калли прислонился к опоре. У таможенника просились на язык еще какие-то слова.

– Что? – спросила Ридра.

Он так удивился, что она догадалась, что не смог промолчать. Переводя взгляд между Роном и Калли, он сказал:

– Мне вас жалко.

Калли было вскинул брови, но тут же успокоился:

– И мне тебя жаль.

Коготь встал на ноги:

– В четверти мили отсюда, в ’олосе средних энергетических состояний, сгусток ’ереносов. Там должны быть ’римерно такие Глаза, Носы и Уши, какие нужны для С’ечелли. – Он клыкасто ухмыльнулся таможеннику. – Это как раз в за’ретной зоне. Галлюциногенность зашкаливает, и у телесных ’сихика иногда не выдерживает. Хотя, если человек нормальный, ничего с ним не случится.

– Если зона запретная, подожду лучше здесь. Посмотрю на их индексы, когда вернетесь.

Ридра кивнула. Калли обнял одной рукой исполинского пилота за талию, другой – Рона за плечи.

– Пойдем, капитан. А то до утра экипаж не соберем.

– Если за час не найдем подходящих, вернемся, – сказала она.

Таможенник проводил их глазами…

IV

…Что-то с землей, цвет комьев земли, которые отламываются и падают в прозрачный омут глаза; она вроде бы вскинула ресницы и заговорила.

Он сказал:

– Сотрудник таможни.

Черт возьми, остроумно. Он сперва удивился и немного обиделся, но сразу улыбнулся.

Ответил:

– Почти десять лет. А вы давно бестелесная?

Она подошла ближе, волосы пахнут чем-то вроде… И острые полупрозрачные черты напоминают о… Опять говорит, теперь он засмеялся.

– Да, удивительно, конечно. Все так неопределенно, не поймешь, что происходит. Вы не замечали?

Ответила – опять как-то остроумно и лестно для него.

– Да уж, – улыбнулся он, – вам, пожалуй, не нужно.

Ее игривое настроение передалось ему, и не то она кокетливо взяла его за руку, не то он, к своему изумлению, взял ее, но под его пальцами призрак показался материальным, словно… кожа на ощупь была гладкой, словно…

– Такая бойкая. Я и не ожидал, что молодая девушка может вот просто так подойти… и так себя вести.

Она вновь очаровательно парировала, и он почувствовал, что она ему близка, ближе, совсем близко, а ее милая болтовня казалась музыкой, фразой из…

– Ты бестелесная, и это, конечно, не важно, но…

Она его прервала – словом? поцелуем? грозным взглядом? улыбкой? Это было уже не забавно – теперь в нем вспыхнуло ошеломление, страх, восторг; прикосновение ее тела – ни с чем не сравнимое чувство. Запомнить, запечатлеть – форму, ощущение в мышцах, испаряющееся по мере того, как ослабевает контакт. Она уходит. Она смеется так, словно… как будто…

Таможенник стоял, и смех ее уходил вместе с ней, а в его сознании, отступающем отливной волной, на месте этой пустоты только закручивались водовороты недоумения…

V

Коготь уже на подходе возвестил:

– Все отлично. Нашли кого нужно.

– Ребята позже подойдут, – добавил Калли.

Ридра передала таможеннику три психокарты:

– Они прибудут на корабль за два часа до… что случилось?

Данил Д. Эпплби протянул руку за картами:

– Я… она…

И больше ничего выговорить не смог.

– Кто? – спросила Ридра. И под ее встревоженным взглядом исчезли – да что ж такое-то! – последние обрывки воспоминаний о… о…

– Суккуб! – расхохотался Калли. – Пока мы ходили, к нему суккуб подкатил!

– Да уж, – сказал Коготь. – Только гляньте на него.

Рон тоже засмеялся.

– Женщина… вроде бы. Помню, что я говорил.

– На сколько она тебя нагрела? – спросил Коготь.

– Нагрела?

– Он не в курсе, – сказал Рон.

Калли ухмыльнулся Навигатору-три, потом таможеннику:

– Проверь бумажник.

– Чего?

– Проверь.

Он недоверчиво полез в карман, раскрыл отсвечивающий металлом конверт:

– Десять, двадцать… Но после кафе было же пятьдесят!

Калли хлопнул себя по ляжкам и загоготал. Отсмеявшись, приобнял таможенника за плечи:

– Еще пару раз – и станешь настоящим транспортником.

– Но ведь… Я…

Зияющая пустота на месте украденных воспоминаний отдавалась настоящей болью. Выпотрошенный бумажник был не важен и пошл. На глаза навернулись слезы.

– Но ведь она была… – Он смущенно увяз в концовке предложения.

– Что она была, дружище? – спросил Калли.

– Она… была… – Как ни грустно, прибавить было нечего.

– Знаешь, бестелесность – штука не такая уж бестелесная, – сказал Коготь. – Ну и ’риемчики у них довольно сомнительные. Сам сколько раз ’о ’адался – даже вс’оминать стыдно.