Ватиканские Народные Сказки - [16]

…Потом Ульпий ночевал в римском вытрезвителе среди калигул и диогенов. Он подозревал, что ночной страже его выдала статуя аллегории Коварства.

Народные суеверия оказались верными: виденное ночью и для Ульпия явилось дурным знамением: по приходе домой он был поколочен женой, собиравшейся зачем-то к своей маме, а придя вечером на работу, он был уволен начальником, тосковавшим по нему целый день.

XXI

Уже на закате своей жизни, в один из дней, становившихся всё более однообразными, сказочник вдруг вспомнил сказку, которую услышал от бабушки, когда был совсем маленьким.

Красота и чудовищность

Жила-была в Ватикане юная дева. Не найти таких слов в ватиканском лексиконе, чтобы описать, как неописуемо хороша была она! Словно среди чудовищ, порождённых воспалённым воображением Босха, явилась она из пены боттичелиевской Жемчужиной. Немного отступив в повествовании, следует заметить, что жила сия красавица ещё до Папы Амабилия XXX, открывшего целибат. (Кардиналы, призванные олицетворять собою солидность и степенность, как отроки, наперебой добивались её благосклонности. А что уж было говорить о молодых викариях, нунциях и прочих певчих! Даже сам Папа, будучи в летах и уже женат, с усердием продвигал закон о двоежёнстве. Вполне понятно, что на кардинальских конклавах инициатива первосвященника отклонялась под всевозможными благовидными предлогами.

Но, несмотря на бурлившие вокруг неё страсти, юная особа, причина сих вихрей душевных, оставалась холодна к претендентам на её сердце. Ясно, что родителей девы не могла устроить такая ситуация, и когда очередной знатный, богатый и отверженный жених покидал дом, отец в сердцах пообещал выдать её замуж за первого встречного. Ну и, конечно же, первый встречный не заставил себя долго ждать, будто специально ошивался рядом, дожидаясь удобного случая появиться. Был он чёрен, словно рудокоп, добывающий уголь глубоко под землёй, но оправдывал своё чёрное состояние тем, что прибыл издалека. Не очень-то хотелось отцу отдавать свою красавицу в руки этому первому встречному чудовищу, да делать нечего – слово есть слово, особенно скреплённое печатью нотариуса.

Долго ли, коротко ли, но привёз юную деву незнакомец – порождение чернозёма – в свою дальнюю страну за семью горными хребтами. С дороги первым делом пошли в баню. И после первого ушата воды обернулся сей монстр в красавца неописуемого, а по полу струилась прочь грязь да пыль дорожная, скрывавшая до поры лепоту его. И от девы после ушата воды неслись прочь мутные потоки, но не грязь то была – были это всё румяна да белила, туши да прочее девчоночье малеванье. И обратилась красавица в хоть и юное, но чудовище. И осерчал тогда королевич (а незнакомец оказался ещё и королевичем, а также виртуозом-скрипачом и чемпионом-легкоатлетом) и прогнал от себя прочь девицу, аннулировал её визу в своё тридевятое королевство, и велел занести её данные в таможенный чёрный список.

Конфузно всё как-то вышло.

XXII

Однажды сказочник пошёл делать фотографическую карточку на пропуск в Библиотеку Всех Книг (БВК). В фотографической мастерской его крайне заинтересовал процесс чудесного появления изображения, когда фотографический мастер наводил на человека деревянный ящик с дыркой и заставлял сидеть недвижимо несколько минут, потом уходил в тёмную комнату и появлялся оттуда с портретом. Порасспросив фотографического мастера, как всё это получается, сказочник написал две сказки.

Недра земные и хляби небесные

Однажды высоко в альпийских лугах, которые окружают Ватикан, собирал цветы для своей кельи иеромонах Алоизий Гаддер. (Так проводя время в душеспасительной прогулке, набрёл Алоизий на вышедшую из земли бромосеребряную желатиновую эмульсию. В те благословенные времена ватиканцы были нестяжательными, посему иеромонах не побежал тут же домой за лопатой и заступом, дабы выкопать и присвоить, а в простодушном удивлении склонился над сим явлением, чтобы получше рассмотреть его. И о чудо! На сём бездушном куске стал постепенно проявляться нерукотворный образ Алоизия. Правда, был он как-то слишком негативен, – по крайней мере, сам Алоизий не был так скептичен к себе. Сия негативность образа весьма смущала Гаддера в его окончательном решении: является ли случившееся творением Божьим или делом рук дьявола. Не решив сам, Алоизий побежал за помощью к игумену монастыря, предварительно накинув на изображение свой плащ, дабы с картинкой ничего не случилось.

Игумен пожелал видеть то, о чём захлёбывался иеромонах, и уже на месте вынести вердикт. Но задержал их неожиданно начавшийся дождь. Собственно дождь не был непреодолимой преградой, но поскольку на днях произошёл взрыв на химической мануфактуре, выбросивший в атмосферу половину таблицы Менделеуса, попадать под осадки без желания мутировать было не рекомендовано. По завершении дождя, игумен и иеромонах побежали смотреть диковинку. Они подняли плащ и увидели то самое негативное изображение на куске бромосеребряной желатиновой эмульсии. Но что более изумительно, они увидели совершеннейшим образом позитивное изображение на мокром от химического дождя плаще Алоизия. Соломоново решение напрашивалось само собой, и поскольку игумен был старше по званию, он его и изрёк: негативный образ – творение дьявола, позитивный – Господа.