Вася Весёлкин - [2]
В большой комнате Жалька с ботиком носилась вокруг стола, и дети с трудом её поймали. Во всё время этой погони сестра ни разу не улыбнулась, и бледное узкое лицо её покрылось несходящими сердитыми красными пятнами. Она потребовала удаления собаки. Жальку заперли, и она в неволе выла всё время и беспокоила наших соседей. Больше всего обидно было за детей: они же отбили ботик у Жальки, и им же рассерженная сестра в глаза сказала:
— Какие невоспитанные дети!
Через каждые три часа круглые сутки сестра вводила в тело дедушки по сто тысяч бойцов. Во время укола больной закрывал глаза, а по лицу его во время вливания как будто перебегали серые мышки.
Дедушке становилось всё хуже и хуже. Ясные глазки его потускнели, и он редко их открывал.
— До свиданья, будьте здоровы! — сказала ему сестра.
Больной открыл глаза, поглядел и, ничего не сказав, закрыл. Сестра ушла, и те красные пятна на её бледном лице так и не сошли.
Через три часа после ухода первой сестры пришла к нам сестра Клавдия Ивановна. Она была маленькая, и так было чудно: она как будто смеялась глазами, а щёки только помогали немного глазам улыбаться. Из всех нас эти милые глаза сразу же выбрали Жальку, и в ответ собака прыгнула и чуть-чуть только не поцеловала маленькую сестру в губы.
Когда сестра помыла руки, надела халат, мы все вместе и, конечно, с Жалькой вошли к дедушке, и он, увидав Жальку, как будто чуть-чуть улыбнулся и, глядя на Клавдию Ивановну, как будто узнавал её.
Сколько бойцов ввела Клавдия Ивановна, как боролись армии за жизнь человека — всё это записывалось; число вливаний, пульс, температура — всё оставалось на бумажке для доктора.
Сам дедушка нам рассказывал потом, что в какую-то ночь, перед каким-то вливанием слышит он, будто Жалька лапой царапнула по двери и открыла её и тихонько вошла. Все в доме спали, и так было тихо, что слышалось ясно больному, как стучали на ходу о пол собачьи коготки.
Этот стук прекратился у постели, и дедушке стало так хорошо, так почему-то радостно.
— Дай лапку! — сказал он.
Жалька положила на постель одну лапку.
— Дай другую! — приказал больной.
Жалька положила другую лапку и поднялась.
Тогда представилось дедушке — как это часто во сне представляется охотникам, — будто не простые это полянки в лесу, не простые цветы, а заливы цветов, и по ним, по цветистым заливам, в тёплом море, в сиянии носится его собака, и он идёт, идёт из залива в залив, и конца этому нет, и всё лучше и лучше…
Но это радостное охотничье чувство налетело и прошло. Дедушка понял, что теперь далеко до лета, что он болен, а Жалька носом холодным подняла одеяло и лизнула тело его горячим языком. Теперь собака, по его рассказу, конечно, должна бы прыгнуть на кровать, а это нельзя, и дедушка закричал:
— Убирайся вон!
Очнувшись, он увидел, что это не собака была, а Клавдия Ивановна стоит над ним и смеётся своими глазами.
— Извините меня, Клавдия Ивановна, — сказал дедушка. — Мне приснилось, будто это Жалька лезет ко мне на кровать. Пожалуйста, сделайте вливание.
— А я уже сделала! — ответила Клавдия Ивановна.
Так сделала безболезненно, что дедушка совсем ничего не слыхал, никакой сучок даже не уколол его сквозь сон на волшебной охоте в лесу, и самый укол он понял, будто любимая его собака лизнула по телу горячим языком.
Дедушка вдруг чему-то очень обрадовался, пожал руку сестре и сказал:
— Сестрица, дорогая, у вас золотая рука!
Наверно, этот укол и был тот самый, когда враждебная жизни армия капитулировала и здоровье стало возвращаться к больному. На другой день вернулся к дедушке обычный его интерес к жизни всякого человека, и Клавдия Ивановна подробно рассказывала ему о себе: сколько она зарабатывает в поликлинике, сколько подрабатывает ночными дежурствами и куда и на что идёт её заработок. Оказалось, что муж её убит на войне и у неё на руках теперь мать и мальчик Андрюша, шести лет.
— Шесть только лет, — рассказывала Клавдия Ивановна, — а какой умница, если бы вы только знали!
И привела пример из жизни Андрюши такой, что каждый день непременно, когда она возвращается со службы, он задаёт вопрос, кем ему лучше сделаться, чтобы потом помогать маме и бабушке.
— Доктором, конечно? — сказал дедушка.
— А это он сам знает, и сам каждый день называет что-нибудь новое: доктором — было, рабочим — было, инженером — и чего, чего! А в последний раз знаете что сказал?
— Наверно, лётчиком? — спросил дедушка.
— Лётчиком — это уже много раз. Нет! «Хочу, говорит, сделаться администратором!»
— Адмиралом, наверно? — спросил дедушка.
— Нет, — отвечает сестра, — администратором. Дедушка весело засмеялся над этим администратором, а когда сестра закончила своё дежурство, нашёл какую-то книгу с картинками и надписал на ней:
«Милый Андрюша! Не думай много о том, кем тебе быть. Будешь доктором, будешь рабочим, инженером, лётчиком, администратором — на всяком месте помни о маме, работай, как она, и везде будет тебе хорошо, везде будут говорить: у Андрюши, как у мамы его, золотая рука».
ВАСЯ ВЕСЁЛКИН
Когда снег весной сбежал в реку (мы живём на Москве-реке), на тёмную горячую землю везде в селе вышли белые куры.
