Васька - [4]
Часы показывали семь десять.
— А помнишь, как он Гусарову явился? — спросил Лобода.
Инженер Бибиков вздрогнул. Он откровенно клевал носом. От хронического недосыпа заместитель по техчасти выглядел неумытым, алчущим опохмелки отставным актером, и ни интеллигентная стеклянно-серебряная бородка, ни старомодная ленточка пенсне не могли сгладить этого впечатления.
— Помнишь, Гусарову явился? Свая ни туда, ни сюда, Гусаров кроет по-церковнославянскому. А он — вот он и он. Другой бы сгоряча за нецензурку, а он: «С тебя гривенник, Гусаров». — Губы Лободы задрожали, и он полез в карман за платком. — Вот она где, чуткость, — проговорил он умиленно. — Вот она где!
— Титан, титан! — бормотал Бибиков. — Ничего не скажешь!
— У них комсомольцы назначили штраф за матерщину, — робко пояснил Митя.
— У них, понимаешь, комсомольцы наложили штраф на матюки, — объяснил Лобода, игнорируя и Митю и его комментарии. — Вот он и говорит: «С тебя гривенник, Гусаров».
Возникло молчание. Каждый, как пишут в нынешних романах, думал о чем-то своем.
— А совещание в горкоме! — испугавшись, что чуть было не забыл исторического факта, воскликнул Лобода. — Гусаров докладывает: «Заложение — шестнадцать шестьдесят». А он без шпаргалки, с лету: «Не шестнадцать шестьдесят, а шестнадцать шестьдесят пять».
— Самородок! — откликнулся Бибиков.
— В чем и дело! — подхватил Лобода. — Небось заложение нашей шахты лучше тебя знает… Да, товарищи, учтите, станет здороваться — руку крепко не жать! Есть такое указание!.. А на двадцать первой, помнишь, что учудили? Лампочки выкрутили, чтобы не видать было. А он идет в темноте и дает конкретные указания. Ему света не надо! Без свету скрозь землю видит. Даром что на строителя не учился!
Товарищ Шахтком принял положение «смирно» и сказал:
— Не случайно страна назвала его Первым Прорабом!
Он был заикой. Самая простая фраза, особенно если она начиналась на «н», давалась ему с трудом. И все же смолчать при таком разговоре он не решился. Его молчание могло быть неправильно истолковано.
— Он, говорят, сапожником был при царе, — старался восстановить расположение начальства Митя.
Лобода туго обернулся. Во взгляде его было что-то болезненное. Так мать, жалеючи, смотрит на неудачное чадо свое.
— Воду проверил? — спросил он скорбно. — В бачках хоть вода-то у тебя есть?
— Вода есть, Федор Ефимович. Только возле сто пятой кто-то кружку унес.
— Что значит — унес? Она на цепке.
— Оторвал и унес. Совместно с цепкой. Я, Федор Ефимович, велел все молотки, какие есть, запустить. И с долотами, и без долот. Для шума.
— А вот это ты… — начал было Лобода, но дверь хлопнула.
И снова Товарищ Шахтком застыл в неподвижной стойке, снова начальник забыл, что хотел сказать, и снова в контору вошел не тот, кого ждали.
В конторе появилась Чугуева.
Работала она возле воды, на гравиемойке. Грузную, крупнокалиберную фигуру ее обтягивал дефицитный каучуковый комбинезон, и она чем-то смахивала на водолаза. На ней были плоские, как лопаты, рукавицы и каучуковая штормовка. Вразвалочку, будто одна нога в туфле, а другая босая, протопала она, чмокая дырявыми сапогами-метроходами, мимо начальства и нелепо встала посреди зала.
— Куда, куда! — вскрикнул Лобода, с ужасом взирая на рубчатые следы, заляпавшие пурпурную ковровую дорожку. — Куда, куда! Куда, куда, куда!
Дорожка была выпрошена взаймы в соседней библиотеке и тянулась от порога до ампирного кресла по кратчайшему расстоянию.
— Николай Николаевич! — кричал Лобода. — Ну чего же вы? Что за безобразие? Кто это?
— Наша. С мойки, — отозвался Бибиков. — Простите, матушка, а без спросу врываться не полагается.
— Врываются, понимаешь! — воскликнул Лобода.
— Прошу немедленно выйти, — продолжал Бибиков. — Будьте любезны. У нас срочное совещание.
— Совещание, понимаешь! Врываются!
Чугуева бессмысленно глядела в воздух и не двигалась с места.
— Что с вами? — спросил Бибиков с опаской.
Он иногда нанимал Чугуеву мыть полы в своей квартире. Увидев, кто подошел, она радостно засопела.
— Просьба, — проговорила она низким приятным голосом, сняла рукавицу и вытащила из нее грязный лоскут бумаги.
— Просьбы, голубушка, подают бригадиру. — Бибиков тряхнул бумагу за уголок. Листок развернулся. — А бригадир перешлет начальнику шахты…
— А ну их! — Чугуева махнула на Лободу рукавицей. — Мне их не надо. Мне самого надо.
Митя оцепенел. Похоже было, что она всерьез приняла его бодрую шутку.
— Кого самого? — вскинулся Лобода. — А ну давай, очистить помещение. Давай, давай! Сейчас совещание прибудет… Тьфу! Совещание будет! Давай, давай, давай!
— Так у меня же просьба, — проговорила Чугуева.
— Хорошо, хорошо, голубушка, — ворковал Бибиков. — Будьте любезны. Просьбу рассмотрим. А вы будьте любезны.
— Рассмотрят просьбу! — восклицал Лобода. — Давай отсюда! Давай, давай… Давай, давай, давай! Будьте любезны! Давай, давай!
Чугуева стояла как вкопанная.
— А что с ней миндальничать! — Лобода подошел к Чугуевой. — С ними как с людями, а они допускают хамство на каждом шагу. А ну, будь любезная, давай отсюда.
— Хоть с нагана стреляй, не пойду! — сказала Чугуева шепотом.
— Ну, ладно, — Лобода поплевал на ладони. — Ты так, тогда и мы так.
