Василий Блюхер. Книга 1 - [25]

Как-то однажды Василий обратился к хозяину:

— Фадей Фадеич, дозвольте на часок отлучиться. Хочу повидать земляка.

— Иди, бога ради!

Василий давно наметил завод, на котором хотел работать: франко-русский чугунолитейный, механический и меднопрокатный завод Берда. В конторе его приняли без особого восторга, но обещали дать работу. Осенью 1909 года Василий, попрощавшись с Лушей и семьей Воронина, взвалил на плечи давно приобретенный сундучок и ушел к многосемейному слесарю завода Акимову, приютившись у него на квартире в углу. Перед уходом Луша поцеловала его, прослезилась и взяла с него слово приходить к ней каждое воскресенье. Воронин хмурился, долго молчал, но не выдержал:

— Не буду таить, выложу всю правду. Вовеки не найти мне такого приказчика. Да и какой ты приказчик! Я давно тебе отдал всю лавку с товаром в полное доверие. Ты здесь вроде управляющего. — Он остановился и подумал: — Когда бы ни надумал вернуться — приму.

Настя порывалась что-то сказать, но не рисковала в присутствии родителей, а побежать на улицу за Василием ей было неудобно — вот уже полгода, как за ней ухаживал с серьезными намерениями Геннадий Ардальонович.

Выйдя из лавки, Василий обернулся, посмотрел без сожаления на дом, в котором проработал девять лет, и зашагал по направлению к Обводному каналу.

Завод Берда в Питере считался крупным — на нем работало полторы тысячи рабочих. Жили бедно. Слесарь Акимов, у которого Василий нашел приют, еле сводил концы с концами. С первых же дней Василий понравился Акимову своей рассудительностью и приветливостью.

— Уж очень мне хочется стать слесарем-механиком, — признался ему Василий.

— Не легкое дело, — заметил Акимов, — двенадцать лет по своей части работаю, а на механика и не думаю, потому я малограмотный. Вот слесарному делу я тебя обучу.

Акимов недооценивал Василия. Он успешно перенимал опыт у слесаря. Мастер механической мастерской сразу почувствовал в молодом, но сильном парне способного самоучку, который с необыкновенной сметкой осваивал все премудрости ремесла.

— Слушай, Василий Константинович, — вежливо обратился к нему мастер с рыжими обвисшими усами, — на моем веку мне еще не попадался такой понятливый парень. Если ты правильный человек — быть тебе после меня мастером.

К Василию еще никто не обращался по отчеству, и это смутило его.

— Зря только у Акимова поселился, — продолжал мастер, — слесарь он средней руки, но это не к делу, а вот человек он, как бы тебе сказать, своевольный, ну, бесшабашный, болтает лишнее, людей мутит. Перебрался бы ты на другую квартиру.

С памятных событий девятьсот пятого года Акимов находился под надзором полиции. Никакой революционной работой он не занимался, но, обремененный большой семьей, всегда жаловался на нищенский заработок и жалел, что революция не победила, выражая это недовольство открыто. Акимов принадлежал к тем рабочим, которые не состояли ни в одной из нелегальных партий, но в разговоре всегда резали правду-матку в глаза, а доносчики рассказывали мастеру.

— Акимов не пьет, не курит, — пытался защитить его Василий, — никому зла не делает.

— Болтает лишнее, — сетовал мастер.

— Второй месяц жалованья не платят, — возразил Василий, — детям его с голоду, что ли, помирать?

— Не он один.

На заводе давно зрело недовольство за задержку выплаты и без того мизерного жалованья. Не получал плату и Василий, но у него оставались деньги, которые он скопил за много лет службы у Воронина. Видя крайнюю нужду в семье Акимова, Василий дал его жене немного денег и уплатил ей вперед за три месяца за угол. Акимов знал об этом от жены и в душе благодарил Василия за заботу.

В первый понедельник апреля рабочие, выйдя из мастерских, направились прямо к конторе, с шумом ввалились к бухгалтеру и твердо заявили о своих правах. Бухгалтеру вместе с конторщиком стоило больших усилий выпроводить делегатов на улицу и закрыть дверь на ключ.

— Измываются над рабочим человеком, — громко бросил в толпу Акимов. — У нас с голоду животы свело, детишки весь день плачут.

Василий слышал голос Акимова, знал, что тот говорит правду. Вот когда его взяло за живое! Заметив пустой ящик, он повернул его днищем вверх, взобрался на него и зычным голосом закричал:

— Товарищи! Долго мы будем терпеть над нами издевательство? Собаке и то лучше живется. А дела на заводе успешные: заказы идут, хозяин деньги наживает, а нам вот что! — и, вытянув руку, показал кукиш. — Облизывай его со всех сторон — сыт не будешь. Давайте начнем забастовку…

Василий не успел закончить свою речь, как ворота распахнулись и во двор въехали десять конных жандармов, вызванных по телефону заводской администрацией.

— Васька, спасайся! — крикнул Акимов.

Василию не удалось скрыться. Его схватили и увели.

Через неделю его выпустили на свободу, но с завода уволили.

— Что же теперь будешь делать? — спросил Акимов.

— Пойду на другой завод.

Четыре месяца Василий скитался по петербургским фабрикам, но нигде его не принимали — он числился в черной книге, рассылаемой жандармским управлением всем заводам и фабрикам. Вернуться к Воронину не хотел, встретиться с Лушей совестился, сбережения его иссякали. Мастер с рыжими усами, повстречав Василия на улице, остановил его и, как бы оправдываясь, сказал: