Васил Левский - [90]

Такой тактикой впутывания в дело как можно большего числа лиц и широкого самопризнания арестованные преследовали и другую цель: сбросить с себя обвинение, что они действовали как простые грабители, придать делу политический характер.

Такой путь, естественно, привел к выдаче турецким властям всей революционной организации, ее планов, ее деятелей.

1 ноября управитель Софийской области мютесариф Мазхар-паша известил великого визиря, что все участники ограбления почты пойманы, а из ста двадцати тысяч грошей, взятых при нападении, уже найдены сто пятнадцать тысяч.

К концу ноября турецкие власти раскрыли комитетскую сеть ряда районов северной Болгарии и изловили почти всех тамошних революционных деятелей.

Оставалось поймать руководителя организации. Турки теперь не сомневались, что они добьются и этого.

Министр внутренних дел 1 декабря сообщил губернатору Дунайского вилайета: «Комитет бунтовщиков будет извлечен на свет вместе с арестами похитителей государственных ценностей... Вы прилагайте больше усилий и положительно ожидайте поимку главы бунтовщиков Васила Левского, который выехал в Пловдивскую и Казанлыкскую околии. Всем паспортным чиновникам отправлена захваченная фотография Левского, чтобы он не прошел незамеченным и был арестован».

А пока власти готовились судить участников ограбления почты, министр внутренних дел в докладе великому визирю требовал «показать свою мощь и решимость наказать тех, кто находится в руках государства». Совет министров создал чрезвычайный суд в составе: генерала Али Саиб-паши — председателя государственного совета, майора Шакир-бея — офицера генерального штаба и Хаджи Иванчо Пенчовича — члена государственного совета, того самого болгарина, в доме которого несколько дней жил Левский, находясь в Константинополе.

Власти располагали точными сведениями о пребывании Левского. Он действительно в это время объезжал комитеты Среднегорья и Фракии.

Известие о нападении на почту и начавшихся арестах насторожило его, но не приостановило начатой работы по перестройке организации. В октябре—ноябре он создает революционные округа в Пазарджике, Стара-Загоре, Сливене, Тырнове. Он, как и прежде, ездит по комитетам, видимо желая своим собственным примером внушить людям не поддаваться страхам, продолжать, несмотря ни на что, свое дело.

Его видели на юге, в Хаскове, куда он приехал как торговец птицей, и в старапланинском городке Котеле, в доме сестры Раковского. Здесь он произнес речь во вновь созданном комитете, и «слова его, — говорил один из присутствовавших, — падали в наши души, и мы исполнялись веры в нашу силу, в то, что близок день освобождения».

Он стремится противопоставить деморализующим слухам точную информацию о происходящем, поддержать в людях бодрость и волю к борьбе. С этой целью он посылает в окружные центры своего человека.

«Братья! — пишет он орханийцам. — Окажите доверие словам посланца моего. Он специально послан в Софию, чтобы точно разобраться во всем, что там произошло, а затем отправиться к вам и рассказать вам, а вы, в свою очередь, осведомите другие местные комитеты, вдохновите их идти вперед, не теряя смелости... Подателю сего письма расскажите, как идут дела у вас, он сообщит об этом в другие окружные центры, которые, в свою очередь, известят обо всем свои местные комитеты».

Иное настроение было в Бухаресте. Оттуда на вести из Болгарии откликнулись поспешным предложением спасать положение любой ценой. «Употребите все свои силы, чтобы вырвать из турецких рук заключенных», — говорилось в письме Каравелова Левскому. На другой день членам БРЦК в Бухаресте показалось этого мало, и они потребовали от Левского поднять восстание.

Но, видимо не надеясь, что Левский примет этот совет, Каравелов следом отправил письмо эмигранту Живкову в Джурджу, в котором прямо заявил, что «если наши из Румынии не выедут в Болгарию, чтобы поднять народ», то все погибнет.

В этом письме излагаются и соображения, которые заставили БРЦК принять решение о немедленном объявлении восстания:

«Если наши не поднимут народ, который отчасти готов, но без приказа не смеет ничего сделать, то враги будут мучить, судить и наказывать людей не как политических преступников, а как простых разбойников. Это одно несчастье, но есть еще два других: вторым является то, что мы навсегда теряем доверие народа, который после этого мы уже никаким способом не сможем поднять на революцию; третье то, что Европа не примет никакого участия в рассмотрении судебного процесса над столькими несчастными людьми и будет считать, что мы не заслуживаем гражданских прав...

Чтобы не случилось всего этого, надо поднять народ и показать хоть какое-нибудь негодование к презренному тирану».

Поднимать восстание, когда «народ отчасти готов», лишь только для того, чтобы поддержать престиж членов БРЦК; устраивать из восстания демонстрацию «хоть какого-нибудь негодования» с целью снискать сочувствие Европы — на это Левский, конечно, не пошел. Но чтобы в Бухаресте его не обвинили в самовольном решении такого важного вопроса, Левский предложил революционным комитетам в Болгарии сообщить БРЦК свое мнение.