Вашингтонская история - [83]

Когда Фейс пришла в Департамент, здание уже опустело, — оно казалось огромной скорлупой, в которую вошла смерть. Словно некая таинственная атомная болезнь поразила всех его обитателей, и остались только воспоминания, точно призраки, подстерегавшие случайного посетителя. Пустота действовала на Фейс угнетающе. Ей казалось, что стоит появиться какому-нибудь живому существу, ну хотя бы старику Генри, развозящему завтраки на передвижном столике, и она перестанет чувствовать себя изгоем.

Она нажала кнопку дежурного лифта, — и в ту же минуту появился Дейн в узкополой соломенной шляпе, в безукоризненном белом костюме и с толстым кожаным портфелем в руках. В то утро он был, пожалуй, единственным человеком, который словно не замечал жары — возможно потому, решила Фейс, что ему не до этого. При виде Дейна, такого уверенного, приветливого, ей сразу стало легче.

В конференц-зале он особенно выигрывал на фоне членов Апелляционной комиссии. Фейс разглядывала их так холодно и спокойно, точно здесь решалась вовсе не ее судьба. А они шушукались и перешептывались, прежде чем начать, словно обсуждение ее злодеяний доставляло им тайное удовольствие. Одни пили воду со льдом из посеребренного термоса, другие курили, стряхивая пепел в огромные янтарные пепельницы. И все, переговариваясь, то и дело вытирали платками лбы.

Она знала их всех — в лицо или понаслышке. Человек, с которым разговаривает сейчас Дейн, — председатель комиссии, мистер Аллисон Раш, специальный помощник государственного секретаря, в чьем ведении находится также и отдел личного состава. Его поразительное сходство с Гербертом Гувером бросалось в глаза: такая же круглая, как яблоко, голова; редкие, расчесанные на пробор волосы; могучее телосложение. Он имел в Вашингтоне немалый вес, ибо был весьма влиятельным членом правления крупного нью-йоркского банка.

Другие члены Апелляционной комиссии не пользовались таким авторитетом, зато занимали весьма высокие правительственные посты. Они держали в своих руках так называемые «ключевые позиции». Один из них, человек среднего роста, в темно-коричневом костюме, какие носят в тропиках, возглавлял особый отдел. У него было узкое испитое лицо, а на носу — очки с восьмиугольными стеклами без оправы. Уголки его рта были кисло опущены, как у бизнесмена, готовящегося обсуждать со своими рабочими условия контракта. Третий член комиссии, сделавший блестящую карьеру, занимал пост специального помощника заместителя государственного секретаря. Внешне он походил на краснощекого английского чиновника. Все знали, что он преуспел благодаря богатству своей жены, ее положению в обществе и связям с некоторыми высшими сановниками ордена иезуитов. На нем были серые шерстяные брюки, белые туфли и куртка в розовую полоску, какие носят на курорте Палм-Бич. Его темные усики были тщательно подстрижены, как у военных, а волосы, седеющие на висках, зачесаны назад, чтобы скрыть лысину, намечавшуюся на макушке его плоского черепа. Фейс показалось, что он критически рассматривает ее: должно быть, решил, что женщина она хорошенькая, но глядеть на нее надо с осуждением. Он нарочито медленно курил сигарету через золотой мундштук.

Однако больше всего Фейс опасалась двух женщин, сидевших слева от председателя. Одна из них ведала культурными связями; другая была главным редактором отдела документации. Первая слыла на редкость слащавой: она всегда стушевывалась, со всеми соглашалась, но стоило человеку отвернуться, как она вонзала ему нож в спину. Это была сморщенная старая дева, с некрасивым лицом и острым крючковатым носом. Она ярко красила свои тонкие губы, что еще больше подчеркивало мертвенную бледность щек. Редакторша, женщина с лошадиным лицом, носившая на серебряной цепочке пенсне, которое она то снимала, то снова надевала на нос, отличалась необычайной дотошностью. Никто ни разу не слышал, чтобы она ошиблась. Глубоко религиозная, она имела твердое представление о том, что, по ее мнению, хорошо и что плохо, и часто напоминала своим подчиненным об их обязанностях. Высказав определенную точку зрения, она уже не отступала от нее ни на шаг и никогда не меняла однажды вынесенного суждения. Она тоже не была замужем. Но в отличие от своей коллеги, эта дама презирала косметику, ибо считала, что краска и пудра портят природную красоту, каковой бог наделил свои создания. Курение ей тоже претило: она даже объявила крестовый поход против этой «омерзительной привычки» у своих подчиненных.

Эти пять человек да еще мужчина, стенографировавший заседание, и составляли Апелляционную комиссию. Члены ее сидели как-то неофициально, за круглым столом, и потому не казались недосягаемыми богами с Олимпа, как члены комиссии конгресса. Но именно по этой причине, да еще, пожалуй, потому, что Фейс все-таки знала этих людей, они внушали ей куда больший трепет. Могут ли они, чьи взгляды на жизнь так расходятся с ее убеждениями, вообще поверить, что она не совершила ничего предосудительного? Более того: захотят ли они признать ее невиновность и нет ли у них скрытого желания показать свое превосходство — ведь такое чувство нередко появляется у человека в присутствии преступника или подсудимого? Как все-таки пьянит власть, дающая возможность судить других! Понимают ли они в глубине души, что официальный патриотизм берет в них верх над справедливостью?