Ваш ход, миссис Норидж - [5]

Кухарка вдруг замолчала, прикусила губу и очень медленно обернулась. За спиной ее была стена, и миссис Норидж с интересом ждала, что может увидеть на ней Бернис. Убедившись, что позади никого нет, кухарка, казалось, успокоилась.

– Третьего дня вернулась я с рынка, – приглушенным голосом сказала она. – На рынок тоже мне приходится ходить. Я ж вам говорю: я у Гринвичей и за посудомойку, и за кухарку, и за мальчишку на побегушках, и за все-все-все. Вздумай хозяйка держать свой выезд, я бы у нее была и за конюха, и за кучера, и за грума. Не удивилась бы, если б и в карету меня запрягли!

Миссис Норидж попросила Бернис держаться ближе к делу.

– Куда уж ближе, когда я вернулась с рынка навьюченная, точно мул, – огрызнулась кухарка, – поставила, значит, корзины на пол, стою, дух перевожу. А в холле – зеркало в полный рост. Ну, вы видали. И вдруг гляжу я: в зеркале позади меня возникла женская фигура. Отражение, понимаете? Только на этот раз ошибиться было уж нельзя. – Бернис подалась вперед и вцепилась в запястье гувернантки ледяными пальцами. – Это была миссис Гринвич, клянусь, видела я ее, как вас сейчас вижу! Меня холодный пот прошиб! Я замерла, обернуться не смею, зубы стучат. А хозяйка покачала головой, вроде как упрекает в чем-то, и исчезла.

Миссис Норидж осторожно высвободила руку.

– Просто исчезла – и все?

– Будто сквозь землю провалилась.

– Вы рассказали об этом мистеру Гринвичу?

Бернис пренебрежительно фыркнула:

– Вот еще! Что толку понапрасну его тревожить? Уж если покойница решила к нам заявляться, ему ее не отговорить.

Миссис Норидж пристально взглянула на кухарку. Врет она – или воображение сыграло с ней шутку?

– Призрак миссис Гринвич не сказал ничего напоследок?

Кухарка задумалась.

– Если я что и слышала, то лишь топот копыт на улице, – проговорила она наконец. – А чтобы голос там или еще что – такого не было, врать не стану.

После Бернис настала очередь служанки.

Мэри Плаут испуганно таращилась на гувернантку. «Зачем еще тебя принесло, – было написано на ее кроличьем лице. – Ничего хорошего от таких, как ты, ждать не приходится».

Нет, призрака миссис Гринвич она не видала, а уж коли увидала бы, так не сидела бы тут, потому что окочурилась бы от ужаса. Хозяйка и при жизни наводила на нее страху, а после смерти и подавно. Про чашку и шали она не знает, нет, не спрашивайте, она девушка честная и ничего такого себе не позволила бы…

Тут служанка зарыдала, размазывая слезы по щекам, и миссис Норидж пришлось замолчать. Впрочем, когда Мэри поняла, что никакого впечатления на гувернантку ее слезы не производят, она быстро успокоилась.

– И цветов я не приносила, мэм, зачем бы мне приносить цветы, глупость это, с них лепестки валятся и листья! Что я, дура – работы себе подкидывать! С них нападало, а ты убирай!

– Я знаю, вы аккуратная девушка, – заверила миссис Норидж. – Может быть, вы все-таки открывали шкаф покойной миссис Гринвич? Вы могли подумать, что вашей усопшей хозяйке было бы приятно видеть шали в том виде, в котором они хранились при ней…

Но подсказка не помогла. Мэри отчаянно замотала головой и вцепилась в табурет, словно собиралась отпрыгнуть вместе с ним.

– Ни за что бы я в ее вещи не полезла! Если хотите знать, я в ее комнату ни разочка с тех пор не заходила, и никто не заходил! Только хозяин по доброте душевной сунулся туда, да сразу и выскочил, словно его кипятком ошпарило. Не может он смотреть на Трейси.

– На Трейси? – переспросила миссис Норидж. Она помнила, что Трейси-Гилмором звали собачку миссис Гринвич, но сестра Барри ясно дала понять, что та давно издохла.

– Издохнуть-то он издох, да только на этом ему не дали успокоиться, – несколько туманно выразилась Мэри.

Дальнейшие расспросы показали, что Джудит после смерти питомца вознамерилась набить из него чучело. Ее супруг, искренне любивший веселого дружелюбного песика, пришел в ужас. «Уж он и просил, и требовал, а только хозяйка ни в какую сдаваться не хотела. Говорила, что теперь Трейси всегда будет с ней».

Трейси-Гилмора-младшего поставили на каминную полку, и с тех пор всякий, кто заходил в спальню миссис Гринвич, натыкался взглядом на его оскаленную пасть и выпученные стеклянные глаза.

– Уж так мне жалко было его, малюточку… – Служанка снова всхлипнула. – Я даже пыль с полок не могла смахнуть, вот здесь давило – жуть! – Она приложила ладонь к груди. – А хозяйка его в мордочку целовала – я хочу сказать, когда он уже чучелом стал. А живым-то брезговала. Странные дела!

Миссис Норидж тоже полагала, что набивать домашнюю собаку опилками – сущее варварство. Зато теперь ей стало ясно, отчего мистер Гринвич так неохотно заходил в спальню супруги.

– И ведь не выкинешь его! – с неожиданной ожесточенностью заявила Мэри. – Ну как рука поднимется? Закопать бы, да только хозяин сказал, что он и думать пока об этом не может. Надо было в гроб к хозяйке его положить, я считаю, но меня никто не спросил.

– Мэри, у миссис Гринвич под конец жизни проявлялись еще какие-нибудь странности?

Служанка задумалась.

– Горло драть хозяйка, положим, всегда любила. Так что это вроде как не в счет. Еще рассеянная стала сильно. Забывала, что куда положила. Бывало, мы с Бернис с ног сбивались, чтобы найти пропажу. Один раз гребень черепаховый сунула в кадку с пальмой, другой раз склянку с духами спрятала в камин – еле отыскали! Хорошо, не успели затопить, иначе плакали бы ее духи. Чем дальше, тем больше было всякого такого. То шляпку потеряет, то золотые часики. Я, честно сказать, все боялась, что она нас с Бернис вот-вот обвинит в чем-нибудь нехорошем. Я, было дело, застала однажды хозяйку в гостиной. Она прятала в пустую вазу свой браслет. Тут я не выдержала и спрашиваю: зачем же вы, миссис Гринвич, это делаете?