«...Ваш дядя и друг Соломон» - [41]
«Затем, что Мойшеле мой друг».
«Твой друг?»
«Абсолютно. Несмотря ни на что. Он мой друг».
«Несмотря на что? То, что между нами произошло, было не несмотря на все, а благодаря всему – тому, что Мойшеле на войне, а ты – вне ее».
В пылу спора я встала, и не было на мне ничего. Кроме распущенных волос. Натянула рубаху. Пытливые глаза Рами не давали мне покоя:
«Так всё же, что произошло между тобой и Мойшеле?»
Не ответила ему. Не хотела открыть ему, что от его прикосновения земля уходит у меня из-под ног, а от прикосновения Мойшеле земля недвижна и безмолвна.
Рами вскочил. Я испугалась. Протянула к нему руки, но он оттолкнул их. Лицо его было хмурым, почти окаменевшим.
«Рами, – вскрикнула я испуганно, – что с тобой, о чем ты думаешь?»
«Думаю о Мойшеле».
«Ты думаешь о войне, и завидуешь Мойшеле, что он там?»
«Хочешь знать, о чем я действительно думаю? О Мойшеле и о тебе».
«Что ты вообще знаешь о нас?»
«Знаю. Мы вместе были на офицерских курсах, когда тебе минуло семнадцать лет. Мойшеле не переставал говорить, что не будет отпусков, и он не сможет прийти к тебе в день рождения. Мы действительно не получили отпуска. Но Бог был с Мойшеле. За день до этого мы вышли в трудный поход. Сказано было, что первые шесть, которые придут к финалу, получат отпуск. Все умирают по этому отпуску, а Мойшеле – в первую очередь. Не выходят в поход, а рвутся. Тотчас образуется группа вырвавшихся вперед. Я в этой группе, и весь путь мы лидируем. Мойшеле – за мной, седьмой. Большими своими ладонями прямо гребет воздух, дыхание его тяжелеет, лицо побагровело, но догнать нас он не может. Отпуск нам обеспечен. И вдруг – громкий свист. Мы останавливаемся, думая, что это приказ. И тут Мойшеле вырывается вперед, огибает нас. Вечером он уезжает в отпуск».
«Пришел на рассвете, стоял у моей постели огромной тенью, испугал меня».
«Ты все еще не улавливаешь, что он сделал для тебя. Воспользовался уловкой, обманом. И это Мойшеле, прямодушный из прямодушных, честнейший их честнейших.
Взял Рами в руки винтовку, отвел от меня лицо:
«Пошли».
«Куда?»
«Каждый – своим путем».
Я не встала с места. Сидела на камне, Обняла колени руками, положив на них голову. Слышала лишь позвякивание обоймы на поясе Рами.
«Куда ты пойдешь? Тебе же здесь охранять. И куда я пойду? Ты пошлешь меня одну домой в ночь войны?»
«Охранять? Да, охранять рыб в пруду».
Горько рассмеялся. Вернулся и поставил меня у ствола дерева. Потом упал в траву и потянул меня за собой. Руки его, словно тиски, сжали мое тело. Земля дрожала. Хотела я, в конце концов, открыть ему этот секрет земли, уходящей из-под моих ног:
«Рами, скажу тебе всю правду…»
«Не разговаривай».
Объятия его не давали мне дышать, он укусил мои губы.
«Рами, ты мне делаешь больно».
«Так – это!»
Снова гром разрывов. Сирены по всей долине. Ведь Гилаад и Голанские высоты пышут языками пламени. Орудия отвечают беспрерывной канонадой. Тропы огня пересекают небо, луна и звезды бледнеют. У пруда слышен хриплый крик сизоворонка, подстерегающего свою добычу – лягушек. Схватив жертву, зароет ее в землю, умертвив, а затем будет есть с большим наслаждением.
Уже к утру замолк сизоворонок, утихли орудия. Погасли в небе звезды и луна. Успокоились горы, и долина погрузилась в предутренний сон. Мир вокруг нас пребывал в дреме. Мы молчали, всю ночь тела наши сливались в какой-то сладкой, смешанной с болью, пытке…
Мойшеле вернулся с войны и затем снова ушел в армию. В день, когда он оставил меня, вошел ко мне утром Рами и сказал:
«Я ухожу в армию, собираюсь подписать контракт на сверхсрочную службу».
«Без согласия кибуца?»
«Нет мне до него никакого дела».
«Но что вдруг?»
«Это будет хорошо для евреев и евреек».
«Жаль», – повернулась я к нему спиной…
Ушли и Мойшеле, и Рами. Дядя Соломон и тетя Амалия были против ухода Мойшеле в армию, но с облегчением вздохнули с уходом Рами. Слухи о нем и обо мне гуляли по всему кибуцу.
Однажды тетя Амалия решила со мной поговорить. Благо, при этом присутствовал дядя Соломон и отверг ее претензии:
«В кибуце сплетничают всегда. Ты что, Амалия, не помнишь, что говорили и что не говорили о нас двоих?»
Тетя глядела на меня печальным и в то же время защищающим меня взглядом:
«Не говори, Соломон, не говори. Нет дыма без огня».
Мойшеле редко приходил домой из армии. Я скорчивалась в его объятиях, закрывала глаза. Он говорил:
«Это уже стало у тебя привычкой – закрывать глаза, когда я к тебе прикасаюсь».
Уезжал, напутствуемый моим слабым прощальным поцелуем, и с вещмешком, полным различных печений тети Амалии. Печеньем он делился с Рами, который вообще не приходил домой. Армия словно бы проглотила его. Когда мы сидели у тети на традиционном чаепитии, я набиралась смелости и спрашивала Мойшеле намеренно равнодушным голосом:
«Что там слышно у Рами?»
«Всё у него в порядке, более или менее».
«А почему он вообще не приходит в отпуск домой?»
«Не знаю».
Тут в разговор вмешивалась тетя Амалия, как бы защищая Мойшеле:
«Что Рами делать дома? Нет у него, холостого парня, что ли, куда ехать и с кем развлекаться во время отпуска»…
Промелькнуло лето. Лето нелегкое: шла война на истощение. Тревога за сыновей, находящихся на переднем крае, не покидала кибуц все лето. Пришла осень, а война не прекращалась. Бури катились с горы, сливаясь с бурей в моей душе. Накатывал вечер, я покидала опустевший дом и слонялась по тропам, поглядывая на рыбьи пруды и дум-пальму, которая высилась на горизонте. От этого зрелища убегала в дом культуры, наливала себе чашку чая и брала газету. Чай становился холодным. Я к нему даже не прикасалась. Газетные строки плясали буквами в воздухе перед глазами и не складывались в нечто понятное. Возвращалась поздней ночью. После дней тяжелого зноя, воздух посвежел, овевая мое лицо прохладой. В этом освежающем бурном ветре для меня всегда таилась надежда на более счастливое наступающее время года.
Наоми Френкель – классик ивритской литературы. Слава пришла к ней после публикации первого романа исторической трилогии «Саул и Иоанна» – «Дом Леви», вышедшего в 1956 году и ставшего бестселлером. Роман получил премию Рупина.Трилогия повествует о двух детях и их семьях в Германии накануне прихода Гитлера к власти. Автор передает атмосферу в среде ассимилирующегося немецкого еврейства, касаясь различных еврейских общин Европы в преддверии Катастрофы. Роман стал событием в жизни литературной среды молодого государства Израиль.Стиль Френкель – слияние реализма и лиризма.
Роман «Дикий цветок» – вторая часть дилогии израильской писательницы Наоми Френкель, продолжение ее романа «...Ваш дядя и друг Соломон».
Наоми Френкель – классик ивритской литературы. Слава пришла к ней после публикации первого романа исторической трилогии «Саул и Иоанна» – «Дом Леви», вышедшего в 1956 году и ставшего бестселлером. Роман получил премию Рупина.Трилогия повествует о двух детях и их семьях в Германии накануне прихода Гитлера к власти. Автор передает атмосферу в среде ассимилирующегося немецкого еврейства, касаясь различных еврейских общин Европы в преддверии Катастрофы. Роман стал событием в жизни литературной среды молодого государства Израиль.Стиль Френкель – слияние реализма и лиризма.
Наоми Френкель – классик ивритской литературы. Слава пришла к ней после публикации первого романа исторической трилогии «Саул и Иоанна» – «Дом Леви», вышедшего в 1956 году и ставшего бестселлером. Роман получил премию Рупина.Трилогия повествует о двух детях и их семьях в Германии накануне прихода Гитлера к власти. Автор передает атмосферу в среде ассимилирующегося немецкого еврейства, касаясь различных еврейских общин Европы в преддверии Катастрофы. Роман стал событием в жизни литературной среды молодого государства Израиль.Стиль Френкель – слияние реализма и лиризма.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В рассказах Орциона Бартана пульсирует страстная, горячая кровь Тель-Авива.Их персонажи любят, страдают, совершают, зачастую, поступки, не вяжущиеся с обычной житейской логикой. Таков Тель-Авив и его жители, увиденные писателем.Они – живут рядом с нами, возможно – в каждом из нас. Нужно только вглядеться, как это сделал писатель.Написанные на необычайно емком, образном иврите, рассказы Бартана на первый взгляд сложны для воссоздания на русском языке. Но переводчику удалось передать колорит ивритской прозы, сохранив непредсказуемо-яркие внутренние сюжеты, таящиеся под внешне бытовой канвой событий.
Особое место в творчестве известного израильского писателя Меира Узиэля занимает роман, написанный в жанре исторической фэнтези, – «Демоны Хазарии и девушка Деби» («Маком катан им Деби»).Действие романа происходит в таинственной Хазарии, огромной еврейской империи, существовавшей сотни лет в восточной Европе. Писатель воссоздает мифологию, географию, историю, быт мифической Империи иудеев. При этом населяет страницы романа живыми, узнаваемыми героями, насыщает повествование их страстями, любовью и ненавистью, пороками и благородными побуждениями.
В романе, выдержавшем 18 изданий на иврите, описана удивительная, своеобразная и в то же время столь характерная для школьных лет в любой стране мира атмосфера. Это школьные будни и праздники, беспокойное время влюбленностей, сплетен и интриг. И это несмотря на тревожное время, что так напоминает школьные годы в романах «До свидания, мальчики» Бориса Балтера или «Завтра была война…» Бориса Васильева…
Давид Шахар, великий мастер описания страстей человеческих, возникающих не просто где-то, а в Иерусалиме. «Сон в ночь Таммуза» почти дословный парафраз шекспировского «Сон в летнюю ночь» – переплетения судеб, любви, измен и разочарований, завязка которых – в Иерусалиме 30-х годов, Палестине, периода британского мандата, необычном времени между двумя мировыми войнами. Художники, поэты, врачи, дипломаты – сейчас бы сказали «тусовка», тогда – «богема».Страницы романа пронизаны особой, левантийской эротикой.