Варяжский круг - [119]

Кбогушествич на другой день после разгрома богомилов продолжил свой путь к Иерусалиму – его не привлекала уже гора Афон. Игрецу на прощание он сказал, что люди слишком мало любят друг друга и оттого страдают. И целую проповедь о силе человеческой веры и о единотелесности богомила с Христом прочитал Кбогушествич лодочнику, который переправлял его на Дамалис.

Дела Иеропеса были все хуже. Красавица Димитра почти не показывалась в его таверне, а толстушка Стефания привлекала к себе одного лишь берсерка Гуго. И если б не дружина Рагнара, то Иеропес торговал бы себе в убыток.

А с Димитрой творилось неладное.

Однажды Берест пришел к ее дому и увидел там на улице полно людей. И все они стояли у раскрытой двери и старались заглянуть внутрь. В самом доме также были люди. Игреца здесь уже знали и расступились перед ним. Когда он вошел в дом, то увидел, что двое мужчин крепко держат Димитру за руки и плечи, а она глядит на них глазами, полными ненависти, молчит и даже не пытается вырваться. Она была безумна в этот миг. Берест смотрел на ее лицо и не узнавал его – настолько ненависть исказила знакомые черты.

Тут люди сказали, что Димитра хотела поджечь дом и подожгла бы, если б успела высечь огонь. Но у нее сломалось кресало. Когда Димитра пришла к соседям за их кресалом, те заметили, что она безумна. Еще сказали, что в такую жару сгорела бы добрая половина Галаты.

При этих словах Димитра разрыдалась.

– Мыши! Мыши! – закричала она, повиснув на руках мужчин. – Повсюду мыши! Целый город мышей. И в каждом углу – норы, норы… Огнем бы вас всех! Ненавижу!..

Игрец пытался заговорить с ней, но она не узнавала игреца.

Лекарь сказал, что нужно кровопускание. И сделал косой надрез на локте Димитры. Кровь темной струйкой полилась в подставленный таз. Но Димитра не обратила на нее никакого внимания, а только говорила всем, что у каждой мыши есть своя нора. И люди, говорила, не разумней мышей – тоже ищут норы, чтобы было где отсидеться и зализать раны. Каждый думает только о себе, и никого не печалит, что в соседнем доме сломалось кресало. Оттого собаки одиночества расхаживают по домам.

Однако очень скоро Димитрой овладела слабость, в глазах ее погасла ненависть и речь стала тихой и бессвязной. Димитру опустили на ложе. И лекарь сказал, что всем, кроме двух-трех женщин, нужно уйти. Но никто не хотел уходить. Тогда лекарь сказал, что дух болезни может покинуть недужную и вселиться в кого-нибудь из стоящих тут людей. После этих слов все вышли наружу. А Берест остался. Лекарь выспросил женщин о нем и просил его:

– Уходи, рус Панкалос. Ты можешь прийти завтра. А сегодня не тревожь ее мыслей ни видом своим, ни словом. Любовь и ненависть для Димитры – яд. И то и другое она пила полной чашей, поэтому разум ее перевернулся…

И еще лекарь сказал, что если в храме зажечь свечи, то Димитре быстро полегчает.

Игрец, будто оглушенный, шел по улице и не знал, куда он идет и зачем. И не разбирал дороги: натыкался на стелы, задевал плечом колонны и углы зданий, в одном месте он едва не угодил под колесницу. Какие-то люди заговаривали с ним, предлагали что-то купить, старые женщины спрашивали, не нужно ли ему жилье. Но игрец, все шел и не мог никому ответить. И если его пытались удержать, вырывался. Так продолжалось, пока он не очутился у дверей какого-то храма, – здесь он вспомнил слова лекаря о зажженных свечах.

Глава 10

Храм этот был русской церковью в Галате. Игрец видел его раньше два или три раза, но ни разу не входил в него. А теперь вошел и поставил во очищение тела и духа Димитры двенадцать зажженных свечей. Потом он отыскал на стенах среди фресок Бориса и Глеба, русских святых. И, больше язычник, чем христианин, игрец просил их:

– Если слышите меня, не отвернитесь от меня, язычника. Ради страдания вашего, братья-князья, и погребения, не оставьте погибать христианскую душу. Святые из святых!.. В прекрасном царствии, в коем пребываете, помяните грешную душу, восклицающую ежечасно: «Господи!» и кающуюся в грехах своих. Посмотрите с небес, вступитесь за Димитру, князья-братья, – ведь, раскаиваясь, душа извела себя до помутнения разума. И ненависть, и любовь у нее отнимите, ибо стали они орудием дьявола и истончают ее жизнь…

Из церкви Берест сразу пошел к эскулапу – к тому эскулапу, к которому приводила его Димитра. И, войдя в дом, застал хозяина с учениками за трапезой, но не хотел прерывать людям трапезы, поэтому молча стоял у входа. Игрецу, как и ученикам, поставили блюдо, полное разваренных пшеничных зерен, политых маслом. Но игрец не прикоснулся к еде, а только сел за стол и заговорил о недуге Димитры.

Выслушав Береста со вниманием, эскулап сказал:

– Причины этого недуга неясны. А если неясны причины, как можно излечить недуг? Разве земледелец, вырывая сорняк, не стремится доискаться его корней?..

Слова эти были обращены не столько к игрецу, сколько к ученикам. И, произнося их, эскулап поворачивал свою бритую голову то вправо, то влево от себя, показывая этим, что обращается ко всем слушающим:

– Когда земледелец не находит корней и обрывает только листья и стебли, сорняк прорастает вновь. Так и ты, юноша, можешь сорвать лишь верхушки недуга и тем облегчить муки своей любимой – приводи к ней лекаря и делай кровопускания. Но корни! Корни дадут новые побеги… Смирись, юноша. Ты не держал в своих ладонях мозг и даже не подозреваешь, сколько в нем может скрываться разных корней…