Варяжский круг - [10]

Варяги внимательно слушали старика, работали веслами без всплесков. И парус не опадал, шли быстро.

– А еще вам скажу – князь князю рознь. Вальдамар – прирожденный властитель! Он добр и благодушен с теми, кто ему верен, он всегда готов пощадить своего подданного и даже за большую провинность не лишит человека жизни. И так от лета до лета… Но в один день он может сокрушить город недруга, и без жалости снести голову недруга, и истребить тысячу его людей.

Гёде загибал пальцы на левой руке.

– Вальдамар способен сделать черное, но сказать потом, что это белое, и убедить всех в том, что это необходимо для общего блага, хотя было нужно только ему. Он увидит золотое яблоко и пойдет к нему, расталкивая нерасторопных, и поднимется к нему, ступая по головам. Заберет золотое яблоко и, сидя на ветви, скажет всем: «Скромность – это святое!» Наверное, так же и с Киевом было: обошел кого-нибудь мой Вальдамар…

– Обошел – значит, достоин Киева! – решил Рагнар. И все с этим согласились.

– Хорошо – подчиняться умному.

Гёде Датчанин с сожалением сказал:

– Тот Мономахов змеевик теперь открыл бы нам многие дороги. И очистил бы для нас лучшие ряды на торжище!

Глава 3

Следующая ночь выдалась темная и ветреная. Небо сплошь покрылось тучами, из которых время от времени накрапывал дождь. Шумели речные волны, шумел ветер. А варяги опасались, что за этим шумом спрячутся половцы и подкрадутся к самому скейду. Поэтому Рагнар удвоил число стражи, послал в ночь еще пятерых человек. Среди них выбор пал и на Эйрика.

Рагнар сказал ему:

– Послушай меня, Эйрик, сын Олава! Настал и твой черед сторожить. И в этом деле есть свои премудрости: как останешься в темноте один – на месте долго не лежи, не то уснешь. Едва согреется под тобой земля, едва сваляется трава, переходи на другое место. Доверяйся больше слуху, чем зрению. Глаза могут обмануть – нестрашное увидеть страшным, а опасного врага принять за малого суслика.

Эйрик поблагодарил Рагнара за совет и заверил, что все исполнит так, как ему было сказано.

Игрец тоже был при этом разговоре и вызвался идти вместе с Эйриком. Рагнар не возражал. Но предупредил его:

– Ты любишь говорить. А разговор далеко слышен даже во время дождя. Обещай, что будешь молчать.

Берест обещал. И Эйрик тоже.

Тогда Рагнар дал Бересту кожаный шлем.

– Надень. Или только слепой не увидит в темноте твою белую голову, игрец!

Но они все равно говорили.

Низко над землей проносились рваные облака. Изредка пробивался лунный свет. Тогда он выхватывал из темноты то далекий клин леса, то серебристо-молочную поверхность реки, то противоположный обрывистый берег. Потом вдруг освещалась широкая ровная степь, и было отовсюду видно, как по высоким серым травам волнами прокатывался ветер.

Сначала говорили о половцах…

Атай и Будук, ханы-братья, которых выслеживал Ярослав, были еще молодыми ханами и людей имели немного. Поэтому чаще получалось, что они не столько нападали на своих врагов, сколько сами скрывались от них. Однако не упускали случая пограбить – оттого и жизнь была беспокойная. Ведь торец копья и острие соединены одним древком. Был у Атая и Будука еще один брат, старший – хан Окот. Вот он водил за собой орду. И от года к году та орда становилась все больше. Но Окот, занятый распрями с другими ханами, еще не приходил открыто к русским городам. Поэтому знали его плохо.

Эйрик и Берест сидели по грудь в высоких травах. Смотрели по сторонам, говорили шепотом…

От Киева до Смоленска, а то и до Новгорода все время ходила какая-нибудь молва о половецких хитростях и злодеяниях. Называли Шарукана, называли Багубарса и Осеня, Боняка. Имена старые и новые. А дела были у всех одни. Сторожили на реках ладьи и лодки, отбивали товар. Целые караваны останавливали на порогах и все, что могли, уносили в степь. Жгли города, жгли поля. Лес жгли. Уводили детей и молодых девок. Не разбирали, чьих – и у торков брали, и у берендеев, и у русских. Половцы или кипчаки, или, как сами они себя называли, команы, куманы – народ кочевой и бедный. Привыкли к степям, ценили лишь то, что могли унести с собой. Заберут коня и овец, отнимут краюху хлеба, оборвут бусы, даже самые простые, из орешков, снимут с печи драный кафтан… И темными глазами жадно рыскали вокруг себя. И все для них было одинаково ценно – девичья тесьма с головы и сама девица, особо не различали. Люди видели, как половцы менялись между собой. Один давал корзину с хлебом, другой – половинку ножа и старый кнут… Язычники! Обирали церкви. Срывали оклады с бесценных книг, а сами книги бросали на землю. Священной хоругвью, было, покрывали круп коня. С деисуса снимали окрашенную под золото резьбу, но бросали здесь же, обнаружив, что резьба деревянная.

Но особенно ликовали половцы, если им удавалось увести в плен кузнеца или седельщика. Уважали эти ремесла. И тащили ремесленников в самое сердце степи, где у них будто бы стояли земляные города. В тех городах, рассказывали, со всех земель уже собралось видимо-невидимо кузнецов и седельщиков. И работали они там на половцев от зари до зари, не зная отдыха. Делали седельщики искусные седла – такие, в каких самый тяжелый всадник становился легким, как ребенок. Поэтому были так неутомимы в беге половецкие кони. А кузнецы делали уздечки и стремена – да все непростые, с ними крепко держались в седлах половецкие всадники. И труднее было их победить… Говорили люди, что нужно отыскать в степи эти земляные города и разрушить их. Ремесленников же освободить. Тогда, ослабленные, исчезнут половцы из степей и прекратятся их разбои. Князья тоже так думали. И решили повести себя иначе: не только отбиваться от наседающих орд, но и самим, объединившись, на них сходить. Решили поискать сердце степи! И вот князь Мономах, с ним Святополк и Давыд пришли к берегам Северского Донца и нашли там два земляных города – Шарукан и Сугров. И приступили к ним. Дважды пытались дать отпор половцы, дважды бросались на русские полки. Но победили князья половцев, взяли их городки и многое в них порушили. Кузнецов же и седельщиков отыскали всего с десяток… Однако по-прежнему были легки в беге половецкие кони, и понукать их было не нужно. Как и раньше, половецкие всадники крепко держались в седлах. Только заметно меньше их стало – многих погубил Мономах…