«Варяг» не сдается - [96]

– Нет сомнения, что без поддержки Америки и Англии Япония не затеяла бы драчку. – Авелан подошел к императору и встал за его спиной, разглядывая манипуляции с линейкой и картой.

– Из разговоров с послом Франции я выяснил, что они очень недовольны этой войной, – продолжил Ламсдорф.

– Россия интересует Францию прежде всего как союзник против Германии, – бросил император и склонился над картой. – Насколько я знаю, правительство Комба-Делькассэ начало переговоры о соглашении с Англией.

– Нет постоянства. Утром с женой, днем с любовницей, вечером со второй любовницей, а ночью сам с собой. – Дядя императора Алексей Александрович встал с дивана только для того, чтобы дойти до буфета и взять стоявшую там бутылку вина, после чего он точно по тому же маршруту вернулся на диван и не вставал с него уже до окончания совещания.

– Чего не скажешь про немцев. «Русские защищают интересы и преобладание белой расы против возрастающего засилья желтой. Поэтому наши симпатии должны быть на стороне России», – кажется, так высказался Вильгельм. – Ламсдорф посмотрел на Николая II, который приходился германскому кайзеру племянником.

Император был увлечен и не обратил внимания на реплику графа – или не захотел обратить. Он с интересом рассматривал юго-восточную оконечность Корейского полуострова.

– Так что вы хотели сказать насчет крейсера? – Николай II резко сменил тему, уходя от дипломатии, в которой он был не силен. Слова предназначались вице-адмиралу Рожественскому, который еще час назад пытался показать императору какую-то газету.

Окружение мгновенно среагировало на выпад царя, сменило пластинку и завело заунывную песню о катастрофе, предательстве офицеров, трусости матросов и сдаче кораблей врагу. О каком крейсере шла речь, можно было не уточнять. Достаточно было проследить за императором, который проявлял повышенный интерес к Чемульпийской бухте.

– Нами получено документальное подтверждение, – адмирал Рожественский откашлялся и посмотрел на государя.

– Продолжайте. – Николай II так и не оторвался от карты.

Рожественский пользовался доверием царя и, как говорится, чувствовал себя в придворных кругах как рыба в воде. События первых дней войны сильно подмочили его репутацию, и те просчеты, которые он как начальник Главного морского штаба допустил в подготовке флота, словно дамоклов меч висели над его головой, и теперь он старался реабилитироваться в глазах императора, подставляя и топя всех, кто проявил хоть какую-то инициативу в первые дни войны. Жертвы были выбраны, и оставалось только перевести на них стрелки: в Порт-Артуре – Старк, в Чемульпо – Руднев.

– Нами получено документальное подтверждение о недостойном поведении капитана Руднева и вверенной ему команды.

Авелан скрипнул зубами и повернулся к Рожественскому.

– Зиновий Петрович, откуда у вас эта информация?

– Из японской прессы.

– Откуда-откуда? – Впервые император проявил явный интерес и повернул голову в сторону своего «кумира».

Рожественский проглотил ком, но, сказав однажды «а», надо было говорить и «б».

– Из японской прессы. Газеты получены сегодня утром по дипломатическим каналам из Токио, – он достал из портфеля, который все это время стоял возле его ног, газету и протянул императору.

Николай II взял прессу и мельком глянул на название: это была «Ници-Ници», которая еще накануне войны дала на первой полосе броский лозунг – призыв к бескомпромиссной и беспощадной войне. «Бейте и гоните дикую орду, пусть наше знамя водрузится на вершинах Урала», – писала газета, призывая очистить от русских не только Маньчжурию, но и весь Дальний Восток и Сибирь.

– И вы им верите? – Царь положил газету на стол.

Вице-адмирал смутился и пожал плечами.

– Здесь факты, и эту статью перепечатали иностранцы.

– И в чем же выражаются эти факты, позвольте узнать? – Авелан не отличался самостоятельностью. Стараясь быть проводником коллегиальных решений, он умел держать нос по ветру и вовремя лавировать, следуя за настроением императора. Благодаря этому он и оставался все эти годы морским министром. Это он поддержал адмирала Макарова, который недолюбливал Рожественского, считая его недальновидным и некомпетентным карьеристом, а раз так – надо было отстаивать свою позицию и идти наперекор всему, что говорил Зиновий Петрович.

– В первый день войны флот уменьшился на две боевые единицы. При массовой гибели офицеров и рядового состава. Считаю действия командира крейсера безграмотными как с тактической точки зрения, так и с технической. Кроме того, японцы приступили к подъему крейсера, что наносит прямой урон нашему престижу.

– А вы что думаете, Алексей Михайлович? – Николай II повернулся к молчавшему до этого контр-адмиралу Абазе.

– Ну я не знаю. – Абаза развел руками. – Но семьсот человек, попавших в плен, и два корабля… по-моему, слишком-с!

– Зиновий Петрович говорит, что все они погибли, а вы говорите – попали в плен. Так что же там произошло?

– Прошу прощения, Ваше Величество, я не совсем в курсе и пользуюсь исключительно слухами.

Император посмотрел на контр-адмирала с нескрываемым удивлением, словно на прокаженного. На самом деле: не мог же председатель Особого комитета по делам Дальнего Востока пользоваться слухами!