Варя Лугина и ее первый муж - [3]

Добряков приходил к ней чисто выбритый, нарядный, каждый раз в новом галстуке, и неожиданно от него пахло духами. Он сообщал:

- Вышла новая книга. Автора я тебе сейчас не скажу. Я авторов никогда не помню. Очень интересная книга. Хочешь, я тебе принесу?..

- Какой у вас интересный супруг! - сказала про Добрякова соседка по палате. - И какой заботливый! На редкость.

- Он мне не супруг, - сказала Варя. - Он мне товарищ.

И ей было смешно представить его в роли своего супруга. Слово-то какое смешное: супруг!

Добряков приходил к Варе в клинику в самом деле как к товарищу по работе. Он и к парню, наверное, так же приходил бы. Цветов не носил бы, наверное. Но книги носил бы обязательно.

- Знаешь, Варя, я забыл тебе в прошлый раз сказать: Володьку-то Бисюгина сняли, - сообщил однажды Добряков.

Володька Бисюгин - это тот самый парень, который работал пока, вместо Вари, секретарем цеховой комсомольской ячейки. Он был кандидатом партии, Бисюгин. Его исключили из партии.

- За что?

- Ну это... вообще-то... не для больницы разговор, - покосился на соседок по палате Добряков. - Но вообще-то тебе надо поправляться. Варя. На заводе тебя все вспоминают. Жалеют, что ты лежишь. Жарков прямо рвет и мечет...

Добряков ушел. Пришел доктор.

- Ну, Лугина, скоро мы вас выпустим. Еще одна небольшая операция - и вы свободны...

- Нет, - сказала Варя, - не надо, доктор. Я и так уж залежалась. Я хочу выписаться...

Но все-таки ей пришлось пролежать в клинике еще целый месяц.

3

По заводу Варя Лугина ходила несколько дней, опираясь на палочку.

А потом опять стала бегать, будто это не она перенесла четыре серьезные операции и больше трех месяцев пролежала в больнице.

Она опять была секретарем цеховой комсомольской ячейки. И комсомольский групорг Добряков называл ее по-прежнему "Лугина".

Но однажды, в середине дня, он подошел к ней, немного сконфуженный, и сказал:

- Понимаешь, какое дело... У меня два билета к Вахтангову. Я хотел с одним парнем пойти. Он болеет. Ты не пойдешь, Лугина?

Она деловито спросила:

- Деньги тебе когда отдавать за билет - сейчас или в получку?

- Да не надо мне, - сказал Добряков, покраснев. - Что я, торгую?

- Ну, а так я не пойду. Я тебе не барышня. Ты и в больницу мне сколько цветов перетаскал...

- Брось, брось! - сказал Добряков и покраснел еще сильнее.

Варя сказала:

- Ну ладно, пойдем. Чудак ты, ей-богу. Добряков.

И вот так всегда - она относилась к нему слегка покровительственно, слегка насмешливо.

Впрочем, она со всеми такая. И глаза у нее насмешливые.

Добрякову не нравился этот тон. Но девушка ему нравилась. Он не обиделся бы, если б сказали, что она умнее его, способнее. "Да, - сказал бы он про себя, - это верно".

Но только про себя. Публично признать это он не решился бы. Это оскорбительно для него.

Хотя Варю он любил именно за это. За то, что у нее есть какие-то качества, которых он сам лишен. Ему нравилась этакая ее напористость, самостоятельность. И даже насмешливость ее нравилась.

Не нравилось только, что она насмешливо относится и к нему. Но что делать?

Пригласив ее однажды в театр, он стал частенько приглашать ее в цирк, в кино. И она ходила с ним. Но не разрешала брать ее под руку.

- Я тебе не барышня.

И так прошла зима.

Весной они часто вместе катались на пароходе по Москве-реке. Иногда бродили по Ленинским горам.

Это было, как в детстве, увлекательно и немножко страшно. Они забирались в самые таинственные уголки, где трава еще не измята дачниками. Они первые мяли эту первую весеннюю траву, бегали, лежали под деревьями, подстелив газеты.

Добряков вот так, лежа под деревом и задумчиво глядя в небо, однажды сказал:

- Знаешь, Лугина... Я тебя даже во сне другой раз вижу.

Варя сказала без восторга и почти грустно:

- Я тебя тоже, Добряков. Ты хороший. Или я ошибаюсь...

И, грустная, она погладила его по голове, потом по лицу.

Добряков не шевелился. Он лежал как оглушенный, чуть наклонившись к девушке. А когда она перестала его гладить, он сказал:

- Знаешь, Варя, это место, где мы сейчас находимся, очень историческое. Здесь, говорят, Наполеон стоял, на Москву смотрел...

- Пусть, - сказала Варя с безразличием, которое могло бы оскорбить Добрякова.

Но он не оскорбился. Забыл о Наполеоне тотчас же.

Неожиданно он вскочил на ноги и закричал:

- Знаешь, Варя, что сделаем?

Варя испуганно посмотрела на него.

Не придумав ничего, Добряков наклонился к ее уху и прошептал что-то ласковое тихо-тихо, чтобы не слышал никто, никто...

- Ох, и идиот! - сказала Варя. Но опять погладила его по золотистым волосам, по лицу и притянула к себе.

Добряков все еще не знал, можно ли ему поцеловать Варю. А вдруг обидится?

Она первая поцеловала его.

Стало как-то тепло. Даже жарко стало.

Добряков хотел расстегнуть воротник и в запальчивости необыкновенной оторвал три пуговицы.

Потом Варя аккуратно заколола ему воротник своей английской булавкой. И они пили ситро в маленькой кофейне на пристани.

Варя объяснила, почему она пока против официального брака. Она секретарь, а он - групорг. В одном цехе. Будут говорить - кумовство. А потом, если даже официально жениться, где же они будут жить, женатые?