Варя - [12]

Это замечание больно меня задело.

— А из-за кого я подрался? — спросил я. — Из-за тебя. Он поцеловал тебя, и ты ревела.

— Он не смел меня целовать, — повторила она. — Но это касается только меня. Это — дело только мое.

Мы дошли до дома 123. Мы стояли возле ворот.

— Во дворе. Квартира шестнадцать, — сказала она. — Идем!

— Не пойду…

— Тогда я пойду одна.

Она повернулась ко мне спиной, и каблучки ее застучали под аркой ворот.

Я пошел за нею.

Под каменной аркой было зябко, лето еще не проникло туда. Мы пересекли дворик и стали подыматься по грязной, затхлой лестнице, с трудом разглядывая в полумраке номера на дверях квартир. Варя шла впереди. Она шагала все медленнее, и я почувствовал, что она робеет. Я решил сделать последнюю попытку.

— Вернемся, — сказал я. — Ведь нелепо…

Но она презрительно передернула плечом и заторопилась. Дойдя до квартиры шестнадцать, она торопливо дернула за звонок, чтобы я снова не постарался остановить ее.

Звонок задребезжал. Тишина.

Потом за дверью раздались шаркающие шаги. Звякнул замок, дверь приотворилась, но только чуть-чуть. В щелку на нас глянуло чье-то лицо.

— Вам кого?

— Лева дома? — спросила Варя робко, совсем не так, как она разговаривала со мной.

Тишина. Нас долго разглядывали. Затем лязгнула дверная цепочка, и дверь распахнулась.

На пороге стояла маленькая седеющая женщина и рассматривала нас черными, как у Левы Кравеца, глазами.

— Заходите, — сказала она ласково.

Мы вошли в маленькую кухоньку, очень жаркую, потому что топилась плита и кипел большой медный чайник. В кухоньке было светло, прибрано, кастрюли блестели на полках, на кухонном столе лежала чистая салфетка. Сквозь раскрытую дверь видна была комнатка с высокой аккуратной постелью, с иконой в углу, из-за которой торчали веточки вербы, со светлым зеркалом, отражавшим окно, на котором стояли герани. Женщина, впустившая нас, была такая же чистенькая и уютная, как все вокруг. От нее сладковато пахло ванилью.

— Вы Левочкины друзья? — спросила она, продолжая разглядывать меня и Варю.

Я не знал, как ответить, потому что вовсе не считал себя Левочкиным другом. Но Варя сказала:

— Да.

— Левочки нет дома, — сказала женщина. — Он будет очень жалеть.

Я испытал огромное облегчение, нетерпеливо толкнул Варю локтем и шепнул:

— Ну, пойдем…

Но Варя сделала вид, что не расслышала.

— Можно его подождать? — спросила она.

— Он вам, верно, сказал, что придет сегодня! — воскликнула женщина обрадовано.

— Нет, он ничего не говорил, — ответила Варя.

— А вы видели его?

— Нет, не видели. Мы так пришли, сами.

— Ну, тогда вы его не дождетесь, — огорчилась женщина. — А я-то уж подумала!.. Он теперь редко ко мне приходит. Раз в три дня, и то только поздно вечером. Придет, крикнет: «Мамаша, есть!» Поест, поспит, а утром и нет его. Он все занят, сейчас такое время… Мне он ничего не докладывает… «Мамаша, не суйтесь, вы ничего не понимаете!» А вы понимаете? — спросила она.

— Понимаю, — ответила Варя многозначительно и важно.

— Пойдем, пойдем, — сказал я, взял Варю за руку и потащил к двери.

— Нет, я вас так не отпущу, — заговорила мать Левы Кравеца. — Вы должны выпить у меня чаю. Как раз чайник вскипел. Нет, нет, садитесь, садитесь. — Она пододвинула табуретки к столу. — Для меня радость, что вы пришли. Я всегда одна, одна…

— Спасибо. Не надо, — сказал я, хотя мне вдруг очень захотелось чаю.

— С пирогом, — сказала женщина. — Вот. Еще осталось.

Она проворно поставила на стол тарелку с крупно нарезанным пирогом, в котором были запечены большие куски рыбы.

— Спасибо, — сказала Варя, села за стол, и корочка пирога звонко хрустнула на ее белых зубках.

Я тоже сел. Чашки чая, заваренного на брусничных листьях и потому красного, появились перед нами. Рыба в пироге была восхитительно солона. Мы жевали, а мать Левы Кравеца стояла и рассказывала о каких-то своих поездках в деревню, где она меняла юбки, кофты, наволочки на муку.

— Да, все теперь спуталось, сбилось, все пошло не так, — говорила она горестно. — Дети не чтут родителей… Революция, революция, он теперь все революцией занят… Конечно, и в революции правда есть, мы люди небогатые, нам терять нечего… Однако Левушка был в такие хорошие дома вхож и так его там принимали!.. С такими знакомствами знаете как он пошел бы в гору!.. И у революции можно стать большим человеком, но все что-то не то… Сомнительно… И жить трудно, — вздыхала она. — Ох, как трудно! А ведь хочется, чтобы он питался. Ему нужно питание…

Она явно любовалась нами. Особенно Варей.

— Ну и коса! — приговаривала она.

И Варя перебрасывала косу с груди на спину.

Я съел два куска пирога. Я выпил третью чашку и вспотел. Мне налили четвертую. Я с наслаждением пил четвертую, понимая, что этим чаем я окончательно уничтожил все значение своей победы над Левой Кравецом там, в бильярдной.

— Можно мне написать ему записку? — спросила Варя.

Левина мать подала листок, чернильницу, и Варя написала:

«Я все поняла. Мне необходимо с вами поговорить. Приходите в библиотеку.

Варвара Барс».

И мы ушли.

8

На следующий день мы уже орудийной пальбы не слыхали. Над старыми, истоптанными камнями города, над его башнями, шпилями, над купами его садов, над его колоннами, каналами, реками, над четырьмя сотнями его мостов и мостиков воздух больше не вздрагивал. В тишине сияло над ним ласковое, не слишком греющее солнце, в тишине пылали ярчайшие, непотухающие зори. Захваченный изменниками форт был взят нами обратно, наши части перешли в наступление, белые медленно отходили, и шум удалявшейся битвы уже не достигал городских улиц.