Варварство - [2]

Она спала – я думал

о величии вещей,

и каждый в сумме

был по-своему ничей.

Соблазн

Тебя не раздеть словами,

но нежностью в перепонку,

в сумерках полигамии

опять барабаню звонко.

Продли

перегретый вечер,

где ночь обещала быть,

зачем нам её увечить,

когда суждено любить.

Калечь

моё честолюбие,

бессовестности

холодок,

раз губы

на то, чтоб пригубить,

и сочность,

чтоб выпить сок.

Ворвись под рубашку

руками,

я мягче не слышал рук.

У тела так много

граней,

мы грань переступим

ту.

Утренник

Приветствовал окрестности затылок солнца,

его будильник тих и суховат,

снял одеяла с лиц, надел эмоции,

на лифте поднимаясь в облака.

Необъективное светило выпуклым зрачком

на объективное бросало ватты,

как бабочку ушастую сачком

тепло ловили люди в прищуре виноватом.

И этот день им отдан в растерзание

в нём краткость счастья долгота занудства

числом осознавая ценность задним

оправдывают здесь своё присутствие.

Среди домов уютных – хранилищ неолита

цивилизация гуськом тянулась к жизни,

искусствами на ценности разбитая

она сама себе казалась лишней.

Но люди в силу занятости этого не знали

и наслаждались суматошным ритмом,

авто… матически в железо одеваясь,

железным сердцем силились влюбиться.

Диалог с мозгом

Ты общество моё на этот вечер,

забывчивый и преданный старик

безречный.

Я выслушал советы, крики,

как лицемерен, с остальными

многоликий.

В согласии с тобой до гроба трудно,

женой не стал мне, уединился

другом.

Не спорь и не сходи с себя, когда уже микстура

нерв разрыдавшийся укачивает.

Сдуру

был так резок в разговоре, пылок,

ляг, успокойся, на плечо, как часть

носилок.

Я продолжаю врать, как ты не смеешь,

хотя меня учил, так жни, раз

сеешь.

На коленях

Потребность витала к тебе, на колени,

к напильнику щетины

небрежно рукою застеленной,

как та постель из объятий мясных,

вспорхнуть, убить поцелуями бледность

губ и того, что кругом.

Из зол отношений самое вредное:

зависимость – быть, наркотик – вдвоём.

Подсела безбожно, да что там колени,

я вывернута, и колотит дрожь,

небрежно рукою застеленная,

когда ожиданием жмёшь.

О чём ты задумалась

– О чём ты задумалась, дорогая?

– Вот уже несколько лет подряд

мысли то перистые

то кучевые,

как те облака,

что даль замыкали,

не позволяют

сбежать.

Я думала

денно и нощно,

то лёжа, то

длиной проспекта,

о нашем союзе,

казалось бы, прочном,

в логику плюсов

одетом.

Присутствие жизни

в каморке любви

должно было её

как-то развлечь,

но взгляд потускневший

всё больше в пыли,

и всё

монотонней речь.

Не в силах

аппендиксом

вырезать, мемуары

всё ещё греют

за пазухой,

хотя уже

не настолько красочны,

совсем не цветами

пахнут,

воткнутые в сердце,

как в вазочку.

Конвульсии настроения

не прими за мольбу,

откровение

зрело

в вопросе.

Я жаловаться не ЛЮБЛЮ,

как то, что было

первостепенным,

затухшее в росте.

Предложение

Как ты могла уснуть, когда пишу,

мороча комнату головоломкой дыма?

Скучищу по тебе письмом гашу,

окурок отношений кропотливых.

Я написал немного в полутьме,

расстроенный далёким нахождением.

В любовных письмах есть надежда на обмен,

но ты укрыта сном – оружьем от общения.

Слов нет, здесь предложение насквозь

условное, пока не дашь ответа,

я не хотел бы больше жить,

я не хотел бы врозь.

Прими его через луны набросок бледный.

Паэлья

Жарясь моллюском в паэлье иберийского

полуострова,

я не думал о смысле жизни, я вообще не думал.

Заграницы объятие пёстрое

и закатов багровые губы

высосали всю любовь к высоким материям.

Я был брошен, её необитаемый,

в карнавале затерянный.

Мои чувства лежали в кармане

на безделье разменной монетой,

здесь ненужные ино…странные.

Я бы выплеснул их, да некому?

Бифштекс с кровью

Мяса любимого кусок

на раскалённую сковородку постели,

чтобы шкворчал в агонии,

брызгая маслом,

не жалея

ни себя, ни твоего тела.

Зубы белые

белое бельё стаскивали.

Ничтожества слов гарнир

оставляю какому-нибудь поэту,

пусть развлекается платонически.

Милый друг,

я чистописанию букв

предпочту откровение это —

жаркое,

обжигающее досуг,

никто никогда не выразит,

но все знают,

как филе загнанного спортсмена

в бегстве за коротким

наслаждением к краю,

даже любовь потела,

смешав в горячий коктейль

эмоции, пот и жажду,

форточкой рта разгоняя

сумасшествие крови.

Мозг отключён, или

случилась оного кража

средь бела дня

на полуслове.

Долгорук

Сидя за столом,

мне бы длинную руку —

чайник достать,

наполнить чувством бокал,

почесать спину, как и распоясавшуюся скуку,

скользнуть в спальню, где ты ещё есть,

оставить на мгновение ладонь на лице,

разогнать атмосферы месть,

утра невзрачного пустоцвет,

поменять диск, как круг ада,

поставить что-нибудь райское.

Много ли смертному надо,

благополучием затасканному?

Мне бы длинную руку, как длинное слово —

выразить без преувеличений,

перепутав существительные с глаголами,

неприязнь с влечением,

идею присутствия тела

в полной гармонии с психикой,

чтобы всё, что я ещё толком не сделал,

не выглядело мизерно,

чтобы всё, чего я ещё не коснулся,

вызывало не боль, но муку,

как надежда на лучшее.

…Мне бы длинную руку.

Квартирант

Сидя в городе вроде нашего

в виде сбрендившего человечества,

я хочу о любви прокашлять,

начихать на мораль невежеством.

Город, вонзи ласковые зубы

шпилями, флюгерами, крестами

во взгляд, который, оценивая,

губит

или не замечает,

что гораздо дряннее.

Я как твой квартирант,

изучая из-за руля закоулки,