Варварские свадьбы - [34]

— Это место было не очень спокойным, здесь устраивались ярмарки… Но люди чаще всего приходили сюда, чтобы посмотреть на маяки. Сейчас они пока не горят, мы приехали слишком рано… Вон там — Кордуан… А рядом — Сен–Пьер… Когда видимость хорошая, можно разглядеть спасательный буй…

— А там, что это? — вдруг спросил Людо, показывая вправо на ограду из нескольких рядов проволоки, туго натянутой между частыми столбиками, терявшимися в туманной дали.

Николь не отвечала.

— Что это? — не унимался Людо. Николь вздохнула с видимым раздражением.

— Военная база, неужели не видно!..

— Там даже есть французский флаг, — воскликнул он, махая рукой. — И белые домики…

— Ну и что с того! — отрезала Николь хриплым голосом. — Давай, поехали. Мне холодно.

Они снова сели в машину. Николь нервно дергала рычаг скоростей, который так и не научилась плавно переключать, и раздраженно постукивала по рулю.

— Пить хочется. Давай чего–нибудь выпьем. Здесь недалеко есть кафе «Ле Шеналь»… знаешь?

— Где это?

— Около порта, в пяти минутах езды.

Они снова выехали на тянущуюся вдоль обрыва дорогу, ведущую в Пейлак.

— Удобная машина, правда?..

— А я на ферме управлял трактором…

— Как же. знаю. Ты так резко повернул, что заднее колесо опрокинуло прицеп и все зерно высыпалось в канаву.

— Неправда!

Кафе «Ле Шеналь» располагалось напротив порта на пыльной террасе, где летом собирался народ пропустить по стаканчику и потанцевать. Николь не поехала на стоянку, а поставила машину наискосок прямо у входа в кафе. Надев солнечные очки, она высадила Людо.

— Ну и жара сегодня!

Голосе ее звучал неестественно.

— Иди вперед, — приказала она.

Поравнявшись с дверью, она сунула руки в карманы своего жилета. Прячась за спиной сына, она шепотом направляла его между столиками, взвинченная и потерявшая ощущение времени от нахлынувших воспоминаний. Они прошли через большой зал, в котором столики стояли у широких окон. По танцевальной площадке медленно плыли две обнимающиеся парочки, из динамиков доносились стенания Глории Лассо. Бездельничающие юнцы курили и потягивали вино, машинально наблюдая за тем, как двое незнакомцев усаживаются за столик. Николь пребывала, казалось, в восторженном состоянии, делая заказ:

— Бокал сотерна и кружку пива…

Официантка, на вид лет шестидесяти, была сухой и смуглой, как старая индианка. В кафе раздавался звон электрического бильярда, от грохота боулинга закладывало уши. В окно виднелись возвращающиеся из плавания и спешащие к причалу суда. Подперев подбородок, Николь наблюдала за Людо. Ему было не по себе из–за ее темных очков, за которыми, казалось, не было глаз. Официантка принесла напитки.

— Пиво для тебя, — оживилась Николь. — Я знаю, ты его любишь.

Людо никогда его не пробовал. Он с трудом допил до конца горький напиток и закашлялся. Николь залпом выпила свое вино.

— А здесь все изменилось. Раньше не было никаких автоматов и всего этого шума. Можно было разговаривать, не повышая голоса. Тебе здесь нравится?

— Здесь хорошо, — рассеянно ответил Людо, слушавший песни.

— Это мать хозяина нас обслуживает. Она совсем не изменилась. Только раньше ее все боялись. Пьянчуг она выставляла вон, никто не смел и пикнуть. А меня она любила, называла «солнышко мое». Правда, я не часто заходила, разве что летом после пляжа. Мы заказывали лимонад с гранатовым сиропом. Теперь этот напиток называют «дьяболо». И родители мои ее знали. Когда здесь устраивались танцы или праздновали свадьбу, мне с Мари–Жо разрешалось станцевать один тур.

— А Мари–Жо это кто?

Николь умолкла, будто увидела призрак.

— Я о тебе забыла, — заговорила она голосом, в котором звучало разочарование, — думала, что забыла… Что–то жарко здесь.

Она повторила заказ и закурила.

— Мы с ней уже играли вместе, когда мне было три года. Она говорила, что у меня некрасивые руки, потому что завидовала моим волосам.

— Это все завистники, — прошептал Людо, убаюканный доносившимся как бы издалека голосом матери.

— Она всегда мне завидовала. Мы жили богаче, чем они. Ее отец был чернорабочим на верфи. У меня были красивые платья, красивые туфли, и ее это злило. Она вечно пыталась мне подражать. Делала такие же прически, разговаривала, как я, подражала во всем. Я надену розовые заколки — и она тоже, я приду на мессу с сумочкой — и она туда же. Ребятам она говорила, что мы сестры, но они смеялись над ней… На самом деле мы совсем не были похожи.

Николь закуривала и тут же тушила сигарету, снова закуривала, подолгу затягивалась, говорила, замолкала, нервно оглядывалась по сторонам. Разомлев от спиртного, Людо в полудреме улыбался матери.

— Потом меня отдали в пансион и я с ней стала видеться только на каникулах. Мы вместе ходили на пляж и встречались в кафе «Ле Шеналь». Кстати, здесь мы его и встретили, Мари–Жо и я… он сидел за столиком около боулинга, и мы смеялись над его акцентом…

— Кого? — рассеянно спросил Людо.

— Как кого? Американца. — голос Николь упал.

Ее темные очки блестели сквозь дым. поднимающийся из забитой окурками пепельницы. Она достала из сумочки помаду и принялась неторопливо подкрашивать губы. Наваждение рассеялось. Чувствуя на себе невидимый взгляд, Людо попытался вновь улыбнуться. Николь застыла как парализованная. И вдруг складка накрашенных губ дрогнула, а из–под темных очков по щекам медленно скатились две крупные слезы. Потрясенный, Людо протянул к ней руку, но мать вдруг отпрянула назад, опрокинув стул.