Варшавского гетто больше не существует - [46]

Как правило, евреи вынуждены были платить «арийским» квартирохозяевам большие деньги, причем цены повышались из месяца в месяц. В январе 1943 г. жилье «на всем готовом» стоило 100 злотых на человека в день, осенью того же года — 200 и более злотых. Для некоторых польских семей сдача квартиры евреям стала основным источником дохода. Небогатые евреи старались устроить на «арийской стороне» хотя бы своих детей. Летом 1942 г. это обходилось в сто злотых за ребенка в день. Деньги брали за полгода вперед из опасения, что родители могут вскоре погибнуть. Осиротевших еврейских детей многие поляки усыновляли, но находились и такие, кто сдавал доверенных им малышей в полицию. Известно немало случаев, когда польские семьи содержали еврейских детей бескорыстно, надеясь лишь на то, что Бог отплатит за это добром их мужьям и сыновьям, находящимся в немецких лагерях. Общественные организации старались оказывать таким семьям хотя бы скромную материальную помощь — деньгами (540 злотых в месяц), продуктами, одеждой.

Спасая детей, поляки, случалось, попадали в трагикомические ситуации. Полька Ирена Шульц приняла еврейскую девочку прямо из канализационного люка. Ребенок был в ужасном состоянии. Когда под видом подкидыша девочку сдали в приют, потрясенный персонал бросился разыскивать «мать-изверга», чтобы привлечь к ответственности. За «издевательство над ребенком» Ирена попала в полицию. С большим трудом удалось дать понять возмущенным служащим приюта, в чем дело.

Беглецы из гетто ходили по улицам преимущественно в сумерки, когда прохожим не так бросались в глаза их семитские черты лица. Те, кто не имел ярко выраженной еврейской внешности, старались обзавестись «арийскими» документами, выдавая себя за поляков, украинцев, реже за немцев, приобретали поддельные свидетельства о крещении и т. д. Изготовлением поддельных документов — «липы» — для евреев занимались специальные подпольные мастерские. На каждом шагу приходилось преодолевать большие трудности: непросто было придумать имя и фамилию, так как однообразие в ряде сфабрикованных документов могло навести на подозрения; внешний облик заказчика должен был хоть как-то соответствовать профессии, указанной в «липе», а между тем документы зачастую заказывались заочно; владелец «липы» должен был быть хоть сколько-нибудь знаком с мнимым местом своего рождения, причем не рекомендовалось указывать Варшаву, так как властям легче было проверить такие документы (чаще всего в качестве места рождения указывали Лодзь, известную почти каждому польскому еврею). Людей с сильным акцентом отмечали как белорусов или надевали на них повязки глухонемых.

Чтобы подчеркнуть свою «арийскую» внешность, некоторые евреи отпускали усы и надевали высокие сапоги. В гетто острили, что еврея на «арийской стороне» можно распознать по усам, сапогам с голенищами и арийским документам. Брюнеты иногда красили волосы; в конце концов люди с белыми волосами стали вызывать у агентов гестапо еще большие подозрения.

Еврей, выдающий себя за «арийца», жил в постоянном напряжении. Хозяин квартиры, почтальон, дворник, сосед — каждый в любую минуту мог разоблачить его и погубить. Еще больше было воображаемых опасностей, когда подозрительным кажется каждый брошенный на тебя взгляд. Говорили, что еврея можно узнать по глазам. Он выдавал себя нервным выражением лица, тем, что постоянно оглядывался на прохожих. Некоторым, правда, удавалось принять независимый вид, вызывающе смотреть на встречных, но такие люди нередко теряли чувство меры. Разъезжая в поездах и трамваях, предназначенных «только для немцев», заходя в магазины и кондитерские, евреи неизменно рисковали обратить на себя внимание и быть схваченными. Несколько богачей погибли потому, что в целях маскировки надели меха, бриллианты, швырялись деньгами. За ними учинялась слежка, кончавшаяся арестом.

Обывателям казалось, что у каждого еврея, скрывающегося на «арийской стороне», есть большая сумма денег. Шантажисты не сомневались, что стоит только прижать еврея и из него брызнут монеты. Комендант концлагеря Гесс сетовал на «проклятое еврейское золото», которое заставляло его подчиненных забывать о «партийной этике». Действительно, почти все евреи на «арийской стороне» имели при себе значительные денежные суммы, и каждый, попав в руки шантажистов или полиции, старался откупиться. Это давало пищу для разговоров о неправедно нажитом богатстве евреев, об их развращенности и склонности добиваться всего подкупом. Рассуждавшие так люди как бы забывали, что не только для евреев, но и для поляков нарушение немецких «законов» и подкуп администрации стали необходимыми условиями существования. К тому же еврей на «арийской стороне» отнюдь не представлял собой «типичного еврея». Это была лишь небольшая часть еврейского населения Варшавы, именно те, кто мог распоряжаться значительными денежными суммами. Еврею без денег — а таких в Варшаве было подавляющее большинство — нечего было делать вне гетто. Что скажешь о теории, согласно которой люди, сделавшие вымогательство у евреев своей профессией, представляются жертвами соблазна, а схваченные за горло, вынужденные под угрозой верной смерти откупаться от палачей и предателей ценой накопленного десятилетиями имущества обвиняются в развращенности!