Варшавка - [8]

— Не все еще ясно, комиссар, но ясно одно — тебе нужно двигать на правый фланг — роты там на новом месте. Действуй сообразно с обстановкой, но сразу же подумай о создании контратакующей группы и связи с соседями и артиллерией. Не забудь и о связных. Все. Действуй!

И раньше, в трудные минуты боя, Лысов говорил точно так же — с одной стороны, как бы отдавая приказ, а с другой — допускал и некоторое панибратство: не требовал повторения приказания, давал свободу действий и все такое. И Кривоножко принимал и этот тон комбата, и форму обращения. Сегодня эта форма несколько задела, потому что Кривоножко не знал, как себя повести — повторять приказание, он же теперь подчиненный, или…

Кривоножко коротко, испытующе взглянул на комбата, но взгляда его не поймал, козырнул и сказал «Есть!» таким тоном, словно прощал комбату этот приказ и его тон и форму.

Позвонили из девятой роты — у них только беспокоящий огонь, а уж когда Кривоножко выходил из блиндажа, наконец позвонил и Чудинов. Трубку взял Лысов.

— Товарищ капитан! — кричал Чудинов. — Лупят по землянкам, и потому выводить людей в траншеи не спешу. Создал контратакующую группу — два отделения автоматчиков, а ручников выдвину на стык.

— Почему на стык? — спросил Лысов. Он сразу отметил проницательность Чудннова и ждал от него подтверждения своей догадки; противник нацелился на ротный стык.

— Он там, понимаете, артиллерией обрабатывает, а землянки и у меня, и у восьмой — минометами. Мешок делает.

— Понятно. Держись и звони почаще.

Лысов поправил фуражку и спросил:

— Автомат лишний есть?

Лишнего автомата, конечно, не было, и адъютант старший молча передал капитану свой — незаконно списанный когда-то, нигде не числящийся и потому ставший как бы личной собственностью начальника штаба.

Обстановка прояснялась. Противник, видимо, проводил разведку боем. Если бы он собрался в настоящее наступление, так артподготовку вел бы на полную мощность, а не скупился бы, не маневрировал бы стволами. Тоже, видать, на лимите сидят, экономят выстрелы. Выходит, все замыкается на ротном участке.

«Ну что ж… это полегче, — подумал Лысов, но взглянув на часы — прошло минуты четыре-пять, — спохватился Всем легче, а мне — труднее. На меня наваливаются. Значит, все от одного меня и зависит».

И хотя еще в те секунды, когда он просил автомат, он уже принял решение пробираться на свои НП — ведь вон связисты восстановили же связь, значит. пробиться можно, — только теперь Лысов осознал обстановку, прочувствовав ее, понял, чем он рискует, и выругался про себя: «Чертов Жилин! Иди под огонь без прикрытия. Ранят — и вытащить некому».

— Старший лейтенант. Дайте связиста, пойдем на НП.

Как раз в это время позвонили с НП.

— Товарищ капитан! — почему-то весело, возбужденно кричал командир взвода связи молоденький младший лейтенант, и Лысов, узнав его по голосу, про себя решил, что командир взвода связи действовал в данном случае правильно — НП сейчас главное звено, и именно там находится начальник связи.

— Товарищ капитан! Фрицы атакуют.

— Много? — спокойно спросил Лысов — ведь он ждал этой атаки.

— Много, товарищ капитан! Человек сто!

— Держитесь там. Сейчас подойду!

Он бросился к дверям, я адъютант старший глазами приказал писарю сопровождать каштана: последнего, дежурного, связиста он отпустить не мог.

Глава четвертая

Жалсанов как стоял, боком привалившись к стенке котлована, так и остался стоять.

Только выложил винтовку между темными ломтями осенней глины. Колпаков и Малков молча встали по обе стороны м тоже выложили винтовки. Жилин с Засядько пробежали метров сто и юркнули в кустарник — когда-то они отрывали там парные окопы «кувшинчики».

Они едва успели устроиться в тесных окопчиках, как начался минометный налет. До кустарника мины не долетали. Вся оборона батальона была как на ладони, и Жилин гораздо раньше Лысова определил и направление удара противника и его замысел.

«Конечно, — думал он, — фрицу тоже требуется узнать, чего мы стоим на сегодняшний день и почему так активно примолкли. Ничего… рога мы ему сейчас собьем».

Сюда, ко второй линии обороны, осколки не долетали, но дым от разрывов доплывал — горьковато-пряный, возбуждающий.

Жилин видел, как мелькали каски наших солдат, как юлили по бурому бурьяну связисты, сращивая обрывы, и находил, что все идет правильно к опасаться нечего. Но тут вспомнился Лысов, и Костя на секунду заколебался. Комбату, ясно, потребуется пробраться на НП, а он, его связной, здесь. Непорядок.

«А-а… — мысленно махнул он рукой. — Не маленький. Проберется. Людей много, возьмет на прикрытие».

И все-таки успокоения не пришло. Бой, он и есть бои, и комбату, конечно, было бы надежней с Костей — и привычка, и есть с кем перекинуться парой слов и даже на ком сорвать злость. Но главным все-таки было не это. Костя привык к комбату и, может быть, по-своему любил. И беспокоился он о нем в те минуты не потому, что не сможет прикрыть его, спасти, а потому, что как нелюбящая, но преданная жена вечно беспокоится о своем баламуте-муже, отце ее детей, так и он боялся, как бы Лысов не натворил что-нибудь. «Не дело», как сказал бы Малков. Косте казалось, что он умел удерживать Лысова от ненужных, на его, конечно, взгляд, порывов, а иногда, наоборот, подталкивать, когда комбат колебался. А тут Лысов окажется одни, без присмотра…