Варькино поле - [13]

Командир полка полковник Бахметьев на рассвете собрал оставшихся в живых офицеров, выступил перед ними с короткой речью.

– Приказывать вам не могу, господа офицеры. Настал час, когда вы обязаны поступить именно так, как велит вам офицерская честь. Родина осквернена, поругана. Однажды принявши присягу на верность Императору Всея Руси я не могу подчиниться новой власти. Буду до последнего дыхания сражаться с ней, пока моя страна не освободится от красной скверны, пока над моей Россией снова не взовьётся знамя Самодержца. Пойдём на прорыв вражеского кольца. Поговорите с подчинёнными. Дайте им право выбора: лишней крови нам не надо. И сами определитесь. Все, кто считает себя офицерами, прошу прибыть в район сосредоточения за продовольственные склад. Там доведу до вас исходный рубеж для атаки.

Аверин вернулся к остаткам своего эскадрона. Подчинённые ждали командира у коновязи за сгоревшими конюшнями.

– Сейчас офицеры полка предпримут попытку прорыва блокады. Неволить не стану. Поступайте сами, как знаете, как считаете нужным. В любом случае, спасибо вам, братцы! За верность, за отвагу и мужество ваше, за всё – за всё… Да хранит вас Господь!

Алексей Ильич говорил, не слезая с Мальчика, внимательно следил за подчинёнными. Солдаты стояли, спешившись, понурив голову. Многие были ранены. У половины бойцов отсутствовали кони.

Ординарец командира эскадрона ефрейтор Кульков тут же влетел в седло, встал за спиной командира. Остальные солдаты не сдвинулись с места.

– Ну, что ж… Прощайте, братцы! Не поминайте лихом. А тебе спасибо, Кульков. Я всегда верил в тебя.

Аверин тронул коня, направился за продсклады. За ним неотступно следовал ординарец. У складов уже собралась небольшая – всадников около тридцати – группа офицеров и солдат. Оттуда организованно и скрытно выдвинулись на исходный рубеж, подготовились к атаке.

Полковник Бахметьев выехал перед строем.

– С нами Бог и за нами великая Россия! Аллюр три креста! Сабли к бою! В атаку-у-у… за мно-о-ой… ма-а-а-арш-ма-а-а-арш!

На удивление атакующих, смогли почти беспрепятственно пройти боевые порядки красных. Уже вдогонку прозвучало несколько винтовочных выстрелов, но они не причинили вреда. А когда затарахтел пулемёт противника, конница уходила берегом реки в сторону леса, и была совершенно недосягаема.

Там, в лесу, полковник в последний раз обратился к подчинённым:

– Предлагаю, господа офицеры, следовать за мной. Я буду пробиваться к генералу Юденичу. Он собирает армию, готов идти на Питер, уничтожить красную власть в их гнезде. Вместе – мы сила.

Ротмистр Аверин попросил разрешения проведать родных на прощание. Полковой командир согласился, заранее обговорив место будущей встречи.

– Будем ждать вас, Алексей Ильич, в казармах нашего полкового полигона. Место отдалённое, скрытное. Красные вряд ли сунутся туда. Там же устроим бивак, отдохнём, соберёмся с силами. Благо, на полигоновских складах должно сохраниться фураж и кое-что из продовольствия для личного состава. Надеюсь, караульная команда не смогла растащить всё. Думаю, до утра следующего дня вам достаточно времени?

Ординарец сопроводил командира почти до Пескарихи. Уже на выезде из леса догнал эскадронного, пристроился рядом стремя в стремя.

– Вы меня извиняйте, господин ротмистр, но я с вами дальше не поеду.

– Чего ж так, Кульков?

– До дому подамся. Чего я забыл в том Питере? И генерал Юденич мне не сват, не брат. Мне бы в свою деревеньку… И коняшка в хозяйстве пригодится, да и вообще…

– Бог тебе судья, солдат.

– Премного… это… господин ротмистр. Вот.

– Прощай, солдат! А ты всё-таки махни на полигон, продуктами и фуражом в дорогу запасись. И остерегайся по возможности.

– Да-да, господин ротмистр Алексей Ильич. Я так и сделаю. Спасибо вам огромное. Премного… это…

Офицер тронул коня.

– Домой, Мальчик, домой.

Конь понял седока, с места взял в карьер.

Дым над деревней Алексей Ильич заметил ещё на опушке леса, определил, что горит имение, и всё понял, дал полную волю лошади.

Мальчик ворвался на улицу Дубовки, стрелой прошёл сквозь толпу пьяных мужиков, грудью сбил выскочившего вдруг на дорогу красноармейца, направил себя к имению. Крестьяне узнали всадника и коня.

– Барин, барин молодой! – неслось вдогонку шипящим шёпотом.

Люди вдруг будто опомнились, бросились по своим домам, в спешке стали закрывать ставни и двери, перепрятывать разворованное из имения имущество и продукты.

– Барин! Барин вернулся!

Однако поняли, что Аверин прибыл один, без поддержки, сразу осмелели, вновь повалили на сельскую улицу с полной решимостью раз и навсегда покончить с барами.

К этому времени в деревне остались только что сформированная советская власть в лице председателя Совета Ивана Кузьмина, его заместителя Федьки Ганичева и секретаря Сашки Попова. Для безопасности и официального утверждения в должностях новым правителям в помощь выделили троих красноармейцев.

У деревенской школы конь взвился на дыбы, остановился: это всадник заметил на сучьях дуба, что у реки за школьным двором, тела четырёх повешенных, дёрнул за узду. Алексей Ильич узнал одну из жертв: маму. По платью узнал… Её тело висело рядом с телом управляющего Генриха Иоанновича Кресса. На другом суку болтались деревенский учитель Фёдор Иванович и хуторянин Храмов Пётр Николаевич. Труп его жены оборвался с верёвки и теперь лежал у ног мужа. Наденька, Марта Орестовна сидели у дуба на его мощных узловатых корнях, что спрутом расползались вокруг дерева.