Вариант - [7]

Несмотря на возможный успех, расположение духа Кольцова было испорчено. Разговор с Малинским, необходимость, вынудившая его признаться в незнакомстве с теоретической стороной своего дела, неприятно мучила его. Он поспешил попрощаться с Бжезовским и, условившись свидеться с ним на днях у себя, уехал домой. Всю дорогу он не мог отделаться от тяжелого чувства. Он не мог не признать, что Малинский ловко попал в его слабое место. Кольцов никогда не любил теории и, будучи еще студентом, принадлежал к партии так называемых «облыжных студентов», то есть таких, для которых вся наука сводилась к экзаменам. Выдержал экзамен – и долой весь лишний хлам из головы. В первые годы практической деятельности отсутствие правильной теоретической подготовки мало чувствовалось: во-первых, изучение практической стороны дела требовало немало времени; во-вторых, и роль была все больше исполнительная. Теперь, через двенадцать лет, Кольцову приходилось выступать уже в такой роли, где требовалось много инициативы, путь открывался для широкого творчества, и на каждом шагу он чувствовал все больше и больше свое слабое место – недостаточную теоретическую подготовку. Та масса новых оригинальных идей, которые сидели в его голове и которые он стремился провести в жизнь, требовала для надлежащей авторитетности научной формы. Кольцов чувствовал, что без этого он никого не убедит, что все отнесутся к его идеям с обидным недоверием.

Он считал, что сегодняшний его разговор с Малинским подрывает его авторитет как человека науки не только в глазах самого Малинского, но и всего кружка горных инженеров, между которыми Малинский признавался авторитетом.

Унылым и подавленным приехал он домой.

– Неудача? – встревоженно встретила его жена.

– Нет, кажется, полная удача, – ответил Кольцов, входя в свой скромный кабинет и опускаясь в кресло.

Жена села возле него и пытливо заглядывала ему в глаза. Кольцов старался избегнуть встречи с ее глазами.

– Воздух спертый, – проговорил Кольцов.

– Квартира сырая, комнаты маленькие. Сегодня у Коки за кроватью на стене я нашла гриб. Меня так беспокоит, как бы эта сырость не отразилась на здоровье детей. Они так побледнели за зиму.

– Надо почаще вентилировать, – заметил Кольцов.

– Каждый день вентилируем, – ответила жена. – Когда бы уж скорее весна началась, стану их по целым дням на воздухе держать.

Кольцов облокотился и задумался.

– Ты не в духе? – помолчав, спросила его жена.

– Так, немножко неприятно, – нехотя ответил Кольцов, решив ничего не говорить жене.

Через полчаса, однако, он уже все ей рассказал.

– Что ж тут такого, что могло тебя так огорчить? – успокаивала его жена. – Во-первых, большая разница между им и тобой: он ведет оседлую жизнь, дела у него сравнительно с тобой почти нет, он, наконец, любит теорию, ты любишь практику. Профессор, может быть, из тебя не выйдет, но ведь ты и не желаешь им быть. Ваш же министр и вовсе не инженер, а все-таки министр.

– Ну, это, положим, не довод. Я не знаю, что нашего министра вывело в люди, но знаю, что, чем дальше, тем больше будут искать во мне причин, которые дали бы оружие моим противникам. Слабая теоретическая подготовка будет мне в жизни громадной помехой.

– Но, если и так, что тебе мешает пополнить пробел: тебе тридцать пять лет – твое время не ушло.

– Вот именно я думал, что когда начнется постройка, время будет посвободнее. Я повторю всю теорию и займусь литературой. Ведь не то, чтоб я ее забыл, а так, забросил. Пристань ко мне с ножом к горлу, я и теперь сумею рассчитать любой мост.

– Миленький мой, я ни капли в этом не сомневаюсь, – ответила жена, обнимая и целуя его.

Кольцов повеселел и начал рассказывать жене, как хорошо у Бжезовских. Как у них пахнет весной, как ему вспомнился юг.

Анна Валериевна – сама южанка – понимала мужа, жалела, что не поехала с ним к Бжезовским.

– Ах, Вася, Вася, чего бы я ни дала, чтоб жить там, на юге, – страстно проговорила она. – Как бы расцвели там Дюся и Кока.

– Что делать! – вздохнул Кольцов. Он встал.

– Неужели заниматься? – спросила испуганно жена.

– Нужно бы, очень нужно, но устал, и мысли в разброде. Пойду только отдам распоряжение на завтра. Не знаешь, Татищев и Стражинский…

– Целый день занимались, – перебила его жена, – и теперь, кажется, в конторе. Отпусти ты их или приходи с ними чай пить. Я буду вас ждать.

– Хорошо, – ответил Кольцов, уходя в контору. Татищев и Стражинский приготовили Кольцову сюрприз. Он застал их усердно работавшими.

– Господа, вы меня стыдите, – проговорил Кольцов, весело с ними здороваясь. – Бросьте работу, ведь не каторжные же мы в самом деле.

– Скоро конец, – весело проговорил Татищев. – Ну вот, смотрите, кончили мы то место, где хотите туннель делать вместо мостов.

– Уж вычертили? – удивился и обрадовался Кольцов.

– Да, надо же когда-нибудь кончать, – рассмеялся Татищев.

Кольцов растрогался и горячо пожимал руки Татищева и Стражинского. Он не утерпел, чтоб не прикинуть, как ляжет туннель. Мало-помалу все трое так увлеклись, что и не заметили, как пробило два часа.

Анна Валериевна напрасно несколько раз звала их пить чай.

Горничная каждый раз приносила все тот же стереотипный ответ: «Сейчас». И Анна Валериевна снова посылала разогревать самовар, снова заваривала свежий чай. Горячие ватрушки давно уже простыли, поданный в пятый раз самовар опять стал совершенно холодным; Анна Валериевна с книгой в руках так и заснула на диване в ожидании, когда наконец Кольцов вошел в столовую. Он тихо подошел к жене и поцеловал ее.