Ваниль - [39]

— Я никогда не утверждал, что они любят меня больше, чем мужа, добрая женщина! Не заставляй меня говорить то, что я не говорил.

— Тогда объясни мне, почему они приходят к тебе, если они влюблены в своих мужей.

— Им нравится заниматься любовью с твоим покорным слугой.

— Мне хочется верить в чудо, но предполагать, что ты еще способен…

— Ты неопытна, старуха! Эти молодые женщины наслаждаются тем, что обманывают своего хозяина, вот и все. Ты, как и я, знаешь, что они хранят свою девственность, пока нетронуты, но, лишившись ее, предлагают себя всем. Никто не проверит. Женщины — самые умные создания, которых я знаю. Божественные мерзавки! Мужчины так мало об этом знают! Как только они дают женам хоть немного свободы, те пробираются в мою лавку. Спасибо, мои братья по полу, ваша глупость оборачивается для меня сладостной наградой!

Я притворилась, что теряю терпение:

— Довольно вздора, будем серьезней.

— Я серьезен, черт возьми. Эти девушки, привыкшие действовать тайно, могут испытывать только запретное удовольствие. Моя лавка — это их тайна, а тайна действует на них как афродизиак, и таким образом они мстят мужьям. Поняла?

— Ты полагаешь, что если бы они занимались любовью свободно и по своему вкусу, то наслаждались бы меньше.

— Удовольствие наполовину состоит в том, что оно запрещено.

— Все это — старческие бредни, — ответила я.

Я вспомнила, как рассказывала Лейле о том, что запрет возбуждает желание. Но, услышав рассказ старика о его приключениях, я почувствовала к этой мысли отвращение, как чувствуют его к драгоценной вещи, попавшей в дурные руки. Я научила бы мою газель тому, что удовольствие заключается не только в хитростях и тесноте. Я бы сказала ей, что прежде всего нужно любить, и решила озадачить старика:

— Как ты занимаешься любовью с этими молоденькими женщинами? В твоем возрасте лишаются секса, как глухие — ушей, однорукие — руки, а злые — сердца.

Он рассмеялся:

— Ты забываешь, что у меня еще есть рот, пальцы и ноги? Они также всегда любопытны и изысканны. Я не пренебрегаю и приспособлениями, и это устраивает моих молоденьких, как ты их называешь. Они считают, что пока нет проникновения — нет измены.

— Как будто неверность заключается только в том, чтобы дать проникнуть в себя другому члену. Тогда как достаточно малейшей тайной мысли, легчайшего стука сердца, чтобы женщина совершила предательство, и ее сердце вместе с ней. О, мужчины! Они не способны соображать, когда речь идет о том, чтобы понять женщину!

Возвращаясь от старика, я подумала о Лейле. Она конечно же сидит напротив поэта. Я представляла, как блестят глаза Амира, а его рука прилежно пишет на бумаге. И я заключила: бесполезно ждать, что этот юноша даст моей подопечной уроки плоти, он может отпечатать только стихи в ее сознании. Она восхищается его пером, а не копьем. Это только затруднит мою задачу и отложит ее решение на неопределенное время. Что дальше? Нам нужно было уходить, пусть и с закрытым влагалищем.

В тот же вечер я заявила Лейле, что искать Зобиду бесполезно и нужно покинуть караван. Я утверждала, что она решила поселиться на острове Сур, в нескольких милях от Сабии, где создавала преграды между бедрами девушек, чьи родители опасались за их честь с тех пор, как рядом встали лагерем чужеземцы с голубыми глазами. «Двойное, двойное закрытие», — настаивали отцы, пока матери стонали: «Эти иностранцы — настоящие соблазнители. У них надоедливая манера идти за женщинами и целовать им кончики пальцев просто так». Я настаивала на том, что на услуги Зобиды там был большой спрос и вторжение неверных требовало закрывать влагалища, пока страну полностью не осквернили.

Лейла оборвала меня с иронией, которую обычно использовала я по отношению к ней:

— Возможно, что иностранец из Ранжера тоже будет на Суре.

Если я восхищалась ее былой проницательностью, то сокрушалась, что теперь она ослепла, относя это на счет ее зарождающейся любви к поэзии. Лейла не заметила, что иногда я отсутствовала безо всякой причины. Она не знала, что настоящий любовник отгоняет воспоминания о воображаемом. С наступлением сумерек, на дюнах, я отдавалась отцу Амира, деля с ним одну ночь на двоих. Это и была причина, по которой я не искала иностранца из Сабии.

Я продолжила, как будто не услышав ее замечания:

— Эти дураки с Сура считают, что, закрыв головы и ягодицы дочерей, они делают их неприкосновенными. Какая глупость. Они не знают, что сознание женщины не всегда связано с ее влагалищем — и голову теряют первой.

***

Я не думала, что выскажусь так грубо…

Бог свидетель, только через два часа, удаляясь от Сабии, я поняла свою ошибку. Я была в двух шагах от цели и допустила ошибку по невнимательности. Я только что оставила Зобиду позади.

Конечно, я предприняла это путешествие не для того, чтобы Лейла влюбилась в слова. Но мне пришлось признать, что от этого могло зависеть решение проблемы. Меня этому не учили. Я сама таяла перед предложениями и ухаживаниями мужчин, видела любовь в ладони, которая ласкает, груди, которая привлекает, взгляде, который намекает, и тишине, которая приглашает. Я не знала, что любовь может рождаться из поэзии. Я спрашивала себя, почему мужчина, который не тронул Лейлу и только читал ей стихи, так ее околдовал. Женщины так романтичны. Слова заменят им ласки и физическую любовь. Они способны находить наслаждение в переливах слогов. Старый торговец смог это узнать. И я держала в руках ключ нашего путешествия. Единственное, что могло расколдовать Лейлу.