Вангелия - [10]

Она почувствовала, как рука Вангелии дрогнула в ее руке.

– До свиданья, папа, – сказала та.

Не отпуская девочкиной руки, Ольга повела ее в дом. Рука у Вангелии была необычная. Ольга касалась рук всех своих слепых воспитанниц, это было необходимо, поэтому необычность Вангелии она почувствовала сразу. Ладонь у девочки была жесткая, крестьянская, но от нее исходил трепет, совсем крестьянам не свойственный. Чуткая это была рука, вот какая.

– Часто с Вангелией такое? – негромко спросила у отца директриса.

– А что с ней такого? – не понял тот.

– Часто вы замечали, что она говорит что-нибудь странное?

– Ничего я не замечал, – буркнул отец. – Обычная она. Послушная. Работящая.

– Ну что ж, проходите, – предложила директриса. – Пойдемте ко мне в кабинет, вы подпишете необходимые документы. И расскажете про Вангелию.

– Что надо, подпишу, – ответил отец. – А рассказывать… Что про нее рассказывать? Нечего.

С тем и вошли они все в Дом.

Не зря Ольга сразу заметила, что в Вангелии есть что-то необычное. Когда такие сельские девочки, как она, впервые попадали к парикмахеру, то либо оставались равнодушными – делайте, мол, со мной, что хотите, – либо пугались чуть не до обморока. А Вангелия не испугалась и даже не удивилась, а почему-то сделалась печальной. Хотя подстригли ее очень красиво.

– Стрижка, как у царевны, – сказал, любуясь своей работой, парикмахер. – Готово, барышня.

Он тоже был из России и тоже бежал от большевиков, как Ольгины родители когда-то. Только Ольгины родители до революции жили в Москве, а парикмахер Лейб-Гирш – в Северо-Западном крае, в местечке Перевоз близ Гомеля.

Вангелия коснулась своих волос, вздохнула и тихо проговорила:

– Коротко…

– Просто не привыкли к новой прическе, – сказал Лейб-Гирш.

– Я ни к какой не привыкла. – По ее лицу скользнула печальная улыбка. – Мне прическу никогда в жизни не делали, я и не знаю, как это.

– Не грусти, Вангелия! – бодрым голосом сказала Ольга. – И почему это все девушки в парикмахерской печальными становятся? Признаться, я тоже.

– Потому что новая прическа – это, я вам скажу, новая жизнь, – авторитетно заметил парикмахер.

Вангелия промолчала. Стоя у нее за спиной, Ольга всматривалась в ее лицо, отражающееся в зеркале. Лицо было широкое, крестьянское. Грубые шрамы на веках усиливали ощущение простонародности, которым веяло от Вангелии. Не отличался утонченностью облик этой девочки! Но то чувство, которое охватило Ольгу, когда она коснулась ее руки – трепет, пронизывающий все существо Вангелии, – это ощущение по-прежнему было отчетливым.

– У тебя прекрасная новая прическа, – сказала Ольга. – И прекрасная будет жизнь.

Когда Ольга и Вангелия добрались наконец до класса, уроки уже были окончены. Вангелия вошла в пустой класс неловко, бочком. Новые башмаки скрипели, и она этого, кажется, стеснялась. Да и не привыкла, конечно, к добротным башмакам; наверное, они казались ей тяжелыми и неудобными.

– А вот здесь ты будешь учиться, – сказала Ольга. – Не бойся, пройдись по классу.

Вангелия послушно прошла вдоль ряда парт, на ходу к ним прикасаясь.

– Это школа? – спросила она.

– Да. Здесь ты будешь слушать, что рассказывают учителя, отвечать на их вопросы.

– А читать и писать? Как же я увижу книжки, я же слепая.

– А вот это самое интересное, – улыбнулась Ольга. – В нашей школе книги необычные. Волшебные. Ты по ним легко научишься читать. И писать тоже.

– Волшебные? – недоверчиво переспросила Вангелия.

«Интересно, рассказывали ей когда-нибудь сказки?» – подумала Ольга.

А вслух сказала:

– Волшебство бывает не только в сказках, но и в жизни.

– Да, – неожиданно согласилась Вангелия. – Я один раз такое волшебство видела.

– Когда?

– Когда меня смерч унес. Всадник рядом со мной по небу скакал. Лицо у него было светлое, и сам он был такой большой – больше смерча. Когда я уже падать начала, то он меня подхватил и осторожно на землю опустил. Только потом я ослепла и больше его не видела, – вздохнула Вангелия.

«Бедная девочка! – подумала Ольга. – Как скудна на счастье ее жизнь, как ей хочется расцветить ее фантазией!»

– Завтра ты начнешь учиться читать и писать, – сказала она. – А сейчас пойдем, я покажу тебе музыкальный класс.

Звуки музыки слышались еще в коридоре. Когда Ольга открыла дверь, они стали слышны отчетливо, ясно. Тринадцатилетний Зоран сидел за фортепиано и играл «На память Элизе» Бетховена. Конечно, он услышал, что в класс кто-то вошел, но Ольга знала: этот мальчик не оторвется от инструмента, даже если вокруг него начнут взрываться снаряды. Способности к музыке у него были феноменальные, и усидчивость под стать способностям.

Вангелия замерла на пороге – так, будто следующий шаг ей предстояло сделать в пропасть. На лице ее застыло выражение то ли ужаса, то ли счастья.

«Да ведь она никогда не слышала музыки! – догадалась Ольга. – Во всяком случае, такой».

– Ты тоже научишься так играть, – тихо сказала она Вангелии.

– Я?!

Теперь в ее голосе послышался страх.

– Конечно, – кивнула Ольга. – Если хочешь, останься здесь. Посиди, пока я подготовлю тебе место в спальне.

Вангелия не ответила. Ольга взяла ее за руку, ввела в класс и усадила на стул в углу. Когда она обернулась, уходя, то страха на лице Вангелии уже не было. Оно было такое, какое бывает у всех юных девочек, когда они воображают себе свое будущее счастье: первый бал или поцелуй прекрасного принца… Ольга и сама когда-то воображала себе нечто подобное.