Вампиры пустыни - [7]

Эйс положил руки на плечи девушки.

— Голодная? Не беспокойся, сестричка. Я о тебе позабочусь. От тебя требуется лишь немного пойти навстречу.

Черт подери! Он услышал шум голосов — народец вернулся, набился в шатер. Поднимаются на помосты, скрипят стульями… Времени не осталось.

На хрен, здесь занавес, темно, нужно только сделать все по-тихому и ей внушить, чтобы не очень шумела, а потом можно будет незаметно ускользнуть. Руки и так у нее на плечах. Эйс почувствовал, как девушка прильнула к нему, ощутил эти упругие изгибы.

Девушка не пыталась отпрянуть, она прижималась. Никакая она не чокнутая и знает, что делает. Все в порядке.

В шатре кто-то зажег полный свет, и парусиновый занавес чуть зарумянился. Эйс улыбался, глядя на поднятое лицо девушки. Ее глаза расширились, сверкали. Эйс стал гладить ее по спине. Девушка была сильной, жаждущей.

— О голоде не волнуйся, детка, — шепнул он. — Я о тебе позабочусь.

Девушка исходила жаром, обнимая его за плечи. Эйс наклонил голову, собираясь ее поцеловать. Она широко открыла рот, и в тусклом свете Эйс разглядел ее зубы. Тоже платиновые.

Он хотел было отшатнуться, но тело девушки истекало таким жаром, что у него закружилась голова. Вдобавок, она крепко держала его и снова и снова повторяла: «Голодная». Затем она подтолкнула его и заставила лечь, и Эйс увидел приближающиеся зубы. Длинные и заостренные. Он не мог двинуться, девушка держала его, ее глаза опаляли Эйса жаром, а длинные острые зубы придвигались все ближе…

Эйс почти не ощутил боли. Все растворилось в ее жаре, завертелось и унеслось прочь. Где-то вдалеке раздался голос. Лу, зазывала, вышел на помост и, стоя под плакатом Девушки с Марса, завел свою кричалку. Это было последнее, что Эйс услышал и понял. Кричалка… шоу продолжалось…

«Дикарь с Борнео — все гложет живьем — спешите видеть…»

Роджер Желязны ПИЯВКА ИЗ НЕРЖАВЕЮЩЕЙ СТАЛИ

Пер. И. Гуровой

Они по-настоящему боятся этого места. Днем они будут лязгать среди могильных надгробий, но даже Центральная не принудит их вести поиски ночью со всеми их ультра и инфра, а уж в склеп они не пойдут ни за что. И это меня вполне устраивает.

Они суеверны — это заложено в схему. Их сконструировали служить человеку, и в краткие дни его пребывания в земной юдоли благоговение, преданность, не говоря уж о священном ужасе, были автоматическими. Даже последний человек, покойник Кеннингтон, распоряжался всеми роботами, какие только ни существуют, пока был жив. Его особа была объектом глубочайшего почитания, и все его приказы свято исполнялись.

А человек — всегда человек, жив он или мертв. Вот почему кладбища — это комбинация ада, небес и непостижимой обратной связи, и они останутся отъединенными от городов, пока существует Земля.

Но и в то время, пока я смеюсь над ними, они заглядывают под камни и обшаривают овражки. Они ищут — и боятся найти — меня.

Я — невыбракованный, я — легенда. Один раз на миллион сборок может появиться такой, как я, с брачком, который обнаружат, когда уже поздно.

По желанию я мог отключить свою связь с Центральной станцией контроля, стать вольным ботом, бродить, где захочу, делать, что захочу. Мне нравилось посещать кладбища, потому что там тихо и нет доводящих до исступления ударов прессов и лязганья толп. Мне нравилось смотреть на зеленые, красные, желтые, голубые штуки, которые росли у могил. И я не боялся этих мест, так как и тут сказывался брак. А потому, когда меня определили, то из моего нутра извлекли узел жизни, а остальное швырнули в кучу металлолома.

Но на следующий день меня там не было, и их обуял великий страх.

Теперь я лишен автономного источника энергии, но катушки индуктивности у меня в груди служат аккумуляторами. Однако их необходимо часто подзаряжать, а для этого имеется лишь один способ.

Робот-оборотень — страшная легенда, о которой шепчутся среди сверкающих стальных башен, когда вздыхает ночной ветер, обремененный ужасами прошлого — тех дней, когда по земле ходили существа не из металла. Полужизни, паразитирующие на других, все еще наводят мрак на узлы жизни всех ботов.

Я, диссидент, невыбракованный, обитаю здесь, в Парке роз среди шиповника и миртов, могильных плит и разбитых ангелов, вместе с Фрицем — еще одной легендой — в нашем тихом и глубоком склепе.

Фриц — вампир, и это ужасно, это трагично. Он до того истощился от вечного голода, что больше не способен ходить, но и умереть он не может, а потому лежит в гробу и грезит об ушедших временах. Придет день, и он попросит, чтобы я вынес его наружу, на солнце, и я увижу, как он будет иссыхать, угасать и рассыплется прахом в мире и небытии. Надеюсь, он попросит меня еще не скоро.

Мы беседуем. Ночью в полнолуние, когда он чувствует себя чуть крепче, Фриц рассказывает мне о более счастливом своем существовании в местах, которые назывались Австрия и Венгрия, где его тоже страшились и охотились на него.

— Но только пиявка из нержавеющей стали способна извлечь кровь из камня… или робота, — сказал он вчерашней ночью. — Так гордо и так одиноко — быть пиявкой из нержавеющей стали: вполне возможно, что ты — единственный в своем роде. Так поддержи же свою репутацию! Лови их! Осушай! Оставь свой след на тысяче стальных горл!